ãДмитрий Глуховский, 1998 – 2005

Глава 16

- Нет там никаких тайных входов, и не было никогда. Неужели ты сам не знаешь? – Третьяк недовольно повысил голос, и его слова долетели до Артёма.

PLAY Они возвращались с дежурства – обратно на Киевскую. Сталкер и Третьяк шагали чуть позади других и оживлённо что-то обсуждали. Когда Артём тоже задержался, чтобы принять участие в их разговоре, те перешли на шёпот, и ему оставалось только снова присоединиться к основной группе. Маленький Олег, который семенил, стараясь не отставать от взрослых и отказывался залезать на плечи к своему отцу, тут же радостно схватил его за руку.

- Я тоже ракетчик! – объявил он.

Артём удивлённо поглядел на мальчика. Тот был рядом, когда Мельник представил ему Третьяка, и наверняка случайно услышал это слово. Понимал ли он, что оно значит?

- Только никому не говори! – поспешно добавил Олег. – Это другим знать нельзя. Секрет. Этот дядя, наверное, твой друг, если это тебе про себя рассказал.

- Хорошо, никому не скажу, - подыграл ему Артём.

- Это не стыдно, наоборот, этим гордиться надо, но другие могут от зависти плохие вещи про тебя говорить, - объяснил мальчик, хотя Артём и не собирался ничего спрашивать.

Антон, его отец, шёл шагах в десяти впереди, освещая путь. Кивнув на его щуплую фигуру, мальчишка сказал:

- Папа сказал не показывать никому, но ты ведь умеешь секреты хранить. Вот! – он достал из внутреннего кармана маленький кусочек ткани.

Артём посветил на него фонариком. Это оказалась споротая нашивка - кружок из плотной прорезиненной материи, сантиметров семь в поперечнике. С одной стороны он был полностью чёрным, с другой на тёмном фоне было изображено что-то вроде шестиконечной бумажной снежинки, которыми ВДНХ украшали на празднование Нового Года – пересечение трёх непонятных продолговатых предметов. Присмотревшись, в том, что располагался вертикально, Артём узнал патрон, - кажется, от пулемёта или снайперской винтовки, но с зачем-то приделанными к основанию крылышками, а вот другие два – одинаковые, жёлтые, с двойными ободами с обеих сторон, он определить не смог. Вся загадочная снежинка была вписана в стилизованный венок, как на старых кокардах, а по кругу нашивки шли буквы. Но краска на них была до того вытерта, что прочитать Артёму удалось только «...ые войска и ар...», да ещё слово «..оссия», подписанное снизу под рисунком. Будь у него чуть больше времени, он, может, и сумел бы понять, что же такое ему показывает мальчик, но получилось иначе.

- Эй, Олежек! Иди сюда, дело есть! – окрикнул сына Антон.

- Что это? – успел спросить мальчишку Артём, прежде чем тот выхватил у него нашивку и спрятал к себе в карман.

- Эрвэа! – тщательно выговорил Олег, сияя от гордости, потом подмигнул ему и побежал к своему отцу.

Метров через тридцать .

Забравшись на платформу по приставной лестнице, дозорные стали разбредаться по домам. Антона у самого выхода ждала его жена. Со слезами на глазах она кинулась навстречу маленькому Олегу, подхватила его на руки, а потом набросилась своего мужа.

- Ты меня совсем довести хочешь?! Что я должна думать? Ребёнок уже сколько часов назад из дома ушёл?! Почему я за всех думать должна? Сам как маленький, не мог его домой отвести! – запричитала она.

- Лен, давай не при людях... – смущённо озираясь, пробормотал Антон. – Не мог я из дозора уйти... Думай, что говоришь, командир заставы и вдруг пост оставит...

- Командир! Вот и командуй! Как будто не знаешь, что тут творится! Вон, у соседей младший неделю назад пропал...

Мельник и Третьяк ускорили шаг и даже не стали прощаться с Антоном, оставив его наедине с женой. Артём поспешил за ними, и долго ещё, хотя слов уже было не разобрать, до них доносились плач и укоры Антоновой жены.

Они направились к служебным помещениям, где находился штаб начальника станции. Через несколько минут все вместе уже сидели в завешенной потёртыми коврами комнате, а сам начальник, понимающе кивнув, когда сталкер попросил оставить их наедине, вышел наружу.

- Паспорта у тебя, кажется, нет? – скорее утвердительно заметил Мельник, обращаясь к Артёму.

Тот покачал головой. Без конфискованного фашистами документа он превращался в изгоя, которому был заказан путь почти на все цивилизованные станции метро. Ни Ганза, ни Красная линия, ни Полис не приняли бы его. Пока сталкер находился рядом, Артёму никто не задавал лишних вопросов, но окажись он один, ему пришлось бы скитаться между заброшенными полустанками и дичающими станциями, такими как Киевская. И уж нечего было бы и мечтать о том, чтобы вернуться на ВДНХ.

- На Ганзу без паспорта тебя провести я сразу не смогу, мне для этого нужных людей найти сначала надо, - словно подтверждая его мысли, сказал Артёму Мельник. - Можно было бы тебе новый выправить, но и это время займёт. Самый близкий путь до Маяковской – по Кольцу, как ни крути. Что делать?

Артём пожал плечами. Он чувствовал, к чему клонит сталкер. Ждать нельзя, и в обход Ганзы ему самому на Маяковскую тоже не попасть. Туннель, который подходил к ней с другой стороны, шёл прямиком от Тверской. Возвращаться в логово фашистов, да ещё и на станцию, превращённую в казематы, было бы безумием. Тупик.

- Лучше будет, если сейчас на Маяковскую мы с Третьяком вдвоём пойдём, - подытожил его мысли Мельник. – Поищем вход в Д-6. Найдём – вернёмся за тобой, может, и с паспортом уже что-нибудь выйдет, я пока переговорю с кем надо, чтобы бланк подыскали. Не найдём – тоже вернёмся. Долго тебе нас ждать не придётся. По Кольцу мы вдвоём быстро проберёмся, за день всё успеем. Подождёшь? – он испытующе глянул на Артёма.

Артём пожал плечами ещё раз. Кивнуть и согласиться он заставить себя не мог. Его не оставляло чувство, что с ним обходятся, как с отработанным материалом. Сейчас, когда он выполнил свою основную задачу – сообщить об опасности, взрослые взяли на себя всё остальное, а его просто отодвигают в сторону, чтобы он не путался под ногами.

- Вот и отлично, - заключил сталкер. – Жди нас к утру. Мы прямо сейчас и двинемся, чтобы не тратить времени зря. По поводу еды и ночлега мы с Аркадием Семёновичем всё обсудим, он тебя не обидит. Всё, вроде... Нет, не всё, - он полез в карман и извлёк оттуда тот самый окровавленный листок бумаги, на котором был план и пояснения. – Возьми, я себе его срисовал, кто знает, как повернётся. Не показывай только никому...

Мельник и Третьяк ушли меньше, чем через час, коротко переговорив перед этим с начальником станции. Аккуратный Аркадий Семёнович тут же проводил Артёма к его палатке, и, пригласив поужинать с ним позже вечером, оставил отдыхать.

Палатка для гостей стояла чуть на отшибе, и хотя она и содержалась в прекрасном состоянии, Артём с самого начала почувствовал себя в ней очень неуютно. Он выглянул наружу и снова убедился, что остальные жилища жались друг к другу, и все они были разбиты по возможности далеко от входа в туннели. Сейчас, когда сталкер ушёл и Артём оставался один на незнакомой станции, то тягостное ощущение, которое наполнило его вначале, вернулось. На Киевской всё же было страшно – просто страшно, без каких-либо видимых причин. Уже становилось поздно, и голоса детей затихали, а взрослые обитатели станции всё реже выходили из палаток. Разгуливать по платформе Артёму совсем не хотелось. Перечитав ещё трижды взятое у умирающего Данилы письмо, он не вытерпел и на полчаса раньше оговоренного времени отправился к Аркадию Семёновичу на ужин.

Предбанник служебного помещения был сейчас превращён в кухню, где орудовала симпатичная девушка чуть старше Артёма. На большой сковороде тушилось мясо с какими-то корешками, рядом отваривались белые клубни, которыми их угощала и жена Антона. Сам начальник станции сидел рядом на табурете и листал растрёпанную книжонку, на обложке которой красовалось изображение револьвера и женских ног в чёрных чулках. Увидев Артёма, Аркадий Семёнович смущённо отложил книгу в сторону.

- Скучно у нас здесь, наверное, - понимающе улыбнулся он Артёму. – Пойдём-ка ко мне в кабинет, Катерина нам там накроет. А мы пока хряпнем, - подмигнул он.

Сейчас та же комната с коврами и черепом выглядела совсем иначе – освещённая настольной лампой с зелёным матерчатым абажуром, она стала намного уютнее. Напряжение, неотступно преследовавшее Артёма на платформе, в лучах этой лампы бесследно рассеялось. Аркадий Семёнович извлёк из шкафа небольшую бутылку и нацедил в необычный пузатый стакан коричнево й жидкости с кружащим голову ароматом. Вышло совсем немного, на палец, и Артём уважительно подумал, что стоит эта бутылка уж точно не меньше целого ящика браги, которую он пробовал на Китай-Городе.

- Коньячок, - откликнулся на его любопытный взгляд Аркадий Семёнович. – Армянский, конечно, но зато почти тридцатилетней выдержки. Сверху, - начальник мечтательно поднял глаза к потолку. – Не бойся, не заражён, сам дозиметром проверял.

Крепости незнакомый напиток был отменной, но приятный вкус и терпкий аромат смягчали его. Глотать сразу Артём не стал, а вслед за хозяином, попытался смаковать его. Внутри медленно разлился огонь, постепенно остывая и превращаясь в приятно согревающее тепло. Комната стала ещё уютнее, а Аркадий Семёнович – симпатичнее.

- Удивительная вещь, - жмурясь от удовольствия, оценил Артём.

- Хорош, правда? Года полтора назад у Краснопресненской сталкеры совсем нетронутый продуктовый нашли, - объяснил начальник станции. – В подвальчике, как часто раньше делали. Вывеска упала, вот его никто и не замечал. Один вспомнил, что раньше ещё, до того, как грохнуло, туда иногда захаживал, вот и решил проверить. Столько лет пролежало, только лучше сделалось. По знакомству мне за сто пулек две бутылки отдал. На Китай-Городе за одну двести просят.

Он сделал ещё один маленький глоток, потом задумчиво посмотрел сквозь коньяк на свет лампы.

- Васятка принёс, - сообщил начальник. – Вася его звали, сталкера этого. Хороший был парень. Не мелочь какая-нибудь, которая у них по дрова бегает, а серьёзный парень, всё стоящие вещи приносил. Как ни вернётся сверху, первым делом ко мне шёл. Вот, говорит, Семёныч, новые поступления, - он слабо улыбнулся.

- С ним случилось что-то? – участливо спросил Артём.

- Краснопресненскую он очень любил, всё время повторял, что там настоящее Эльдорадо, - печально сказал Аркадий Семёнович. – Всё нетронутое, одна высотка сталинская чего стоит... Понятно, отчего оно там всё в целости-сохранности... Зоопарк-то всего через дорогу. Кто же туда сунется, на Краснопресненскую? Такой страх... Отчаянный он был парень, Васятка, рисковал всегда, но и зарабатывал зато. И всё же допрыгался. Утащили его в зоопарк, а напарник еле успел удрать. Давай выпьем за него, - он тяжело вздохнул и разлил ещё по одной.

Помня о небывало высокой цене коньяка, Артём запротестовал было, но Аркадий Семёнович решительно вложил пузатый стакан в его ладонь. Оскорблять память бесшабашного сталкера, добывшего этот божественный напиток, Артём не посмел.

Тем временем девушка накрыла на стол, и Артём с Аркадием Семёновичем незаметно перешли на обычный, но хорошо очищенный самогон. Мясо было приготовлено восхитительно, и под него почти прозрачная жидкость уходила на удивление легко.

- Неприятно у вас на станции, - разоткровенничался через полтора часа Артём. – Страшно здесь, гнетёт что-то...

- Дело привычки, - неопределённо покачал головой Аркадий Семёнович. – И здесь люди живут... Не хуже, чем на некоторых...

- Нет, вы не подумайте, я же понимаю, - решив, что начальник Киевской обиделся, поторопился успокоить его Артём. – Вы наверняка всё возможное делаете...Но тут такая ситуация. Все только и говорят о том, что люди пропадают.

- Брешут, - отрезал Аркадий Семёнович. Но ещё через стакан самогона признался, - Не все пропадают. Дети только.

- Мёртвые их забирают? – Артёма даже передёрнуло.

- Кто знает, кто их забирает? Я сам в мёртвых не верю. Я на своём веку мёртвых повидал, будь спокоен. Никого они никуда не забирают. Лежат себе тихо. Но там, за завалами, - Аркадий Семёнович махнул рукой в сторону Парка Победы и чуть было не потерял равновесие, - кто-то есть. Это точно. И нам туда ходить нельзя.

- Почему? – Артём постарался сфокусироваться на своём стакане, но тот всё время расплывался и уползал куда-то вверх.

- Погоди, покажу...

Начальник станции с грохотом отодвинулся от стола, тяжело поднялся и, качаясь, подошёл к шкафу. Покопавшись на одной из полок, он осторожно поднёс к свету длинную металлическую иглу с оперением с тупого конца.

- Это что? – нахмурился Артём.

- Вот и я хотел бы знать...

- Откуда вы это взяли?

- Из шеи дозорного, который правый туннель охранял. Крови всего-то ничего вытекло, а сам весь синий лежал, и пена изо рта.

- С Парка Победы пришли? – догадался Артём.

- Дьявол их разберёт, - пробормотал Аркадий Семёнович и разом опрокинул остававшиеся полстакана. – Смотри только, - добавил он, убирая иглу обратно в шкаф, - не говори никому.

- А почему вы сами никому не расскажете? Вам помогут, и люди успокоятся.

- Да никто не успокоится, разбегутся все как крысы! Сейчас уже бегут... Не от кого тут обороняться, врага никакого нет. Не видно его, потому и страшно. Ну и покажу я им эту иглу, и что? Думаешь, всё разрешится? Смешно! Все слиняют, гады, одного меня здесь оставят! А какой я начальник станции без населения? Капитан без корабля! – он повысил голос, но дал петуха и замолчал.

- Аркаша, Аркаша, не надо так, всё хорошо... – девушка испуганно присела рядом с ним, гладя его по голове, и Артём сквозь туман с сожалением понял, что дочерью она начальнику вовсе не приходилась.

- Все, ссуки, бегут! Как крысы с корабля! Один останусь! Но не сдамся! – не утихал тот.

Артём через силу встал и нетвёрдо зашагал к выходу. Охранник у дверей щёлкнул себя пальцем по горлу, вопросительно кивнув на помещение.

- Мертвецки, - еле выговорил Артём. – До завтра его лучше не трогать, - и, покачиваясь, побрёл к своей палатке.

PLAY Дорогу к своей палатке ему пришлось поискать. Пару раз он пытался забраться в чужие жилища, и только освежающе грубая мужская брань и истошные женские визги помогали ему понять, что и на этот раз угадать не удалось. Самогон оказался коварнее, чем дешёвая брага, и в полную силу начинал действовать только теперь. Арки и колонны плыли перед глазами. В довершение всего, его начало мутить. В обычное время, может быть, кто-нибудь и помог бы Артёму добраться до гостевой палатки, но сейчас станция была совершенно пуста. Даже посты у выходов из туннелей, наверное, были покинуты.

На всю станцию ночью оставалось три-четыре тусклых лампочки, и за исключением световых пятен в тех местах, над которыми они свисали с потолка, вся платформа была погружена в полумрак. Когда Артём останавливался и присматривался повнимательнее, ему начинало чудиться, что сумрак чем-то заполнен и тихо шевелится. Не поверив своим глазам, он с любопытством и храбростью пьяного побрёл в сторону одного особенно подозрительного места – неподалёку от перехода на Филёвскую линию, у одной из арок. Движения сгустков темноты там были не плавные, как в других углах, а резкие и словно осознанные.

- Эй! Кто там?! – приблизившись на расстояние шагов в пятнадцать, выкрикнул он.

Никто не ответил, но ему показалось, что из общего тёмного пятна медленно выделилась продолговатая тень. Она почти сливалась с сумраком, но в Артёме росла уверенность, что из темноты на него кто-то смотрит. Он качнулся, но устоял и сделал ещё шаг.

Тень резко уменьшилась в размерах, словно съёжилась, и скользнула вперёд. В нос ударил резкий тошнотворный запах, и Артём отшатнулся. Чем это пахло? Перед глазами встала картина, увиденная им в туннеле на подступах к Четвёртому Рейху: наваленные друг на друга трупы со скрученными за спиной руками. Запах разложения?

В этот миг с дьявольской скоростью, словно распрямилась скрученная пружина, тень метнулась к нему. На секунду перед глазами мелькнуло лицо - бледное, с глубоко запавшими глазами, покрытое странными пятнами.

- Мертвец! – прохрипел Артём.

Потом его голова раскололась на тысячи частей, потолок заплясал и перевернулся, и всё угасло. Выныривая и погружаясь в ватную тишину, раздавались чьи-то голоса, вспыхивали и исчезали какие-то видения.

- ...мне мама не разрешит, она беспокоиться будет, - говорил неподалёку ребёнок. – Сегодня точно нельзя, она весь вечер плакала. Нет, я не боюсь, ты не страшный, и поёшь красиво. Просто не хочу, чтобы мама опять плакала. Не обижайся! Ну разве что ненадолго... До утра вернёмся?

- ...время не ждёт. Время не ждёт, - повторял низкий мужской голос. - Времени в обрез. Они уже близко. Вставай, не лежи, вставай! Если потерять надежду, если дрогнуть, капитулировать, твоё место быстро займут другие. Я продолжаю бороться. Ты тоже должен. Вставай! Ты не понимаешь...

- ...это ещё кто? К начальнику? В гостевую? Ну конечно, один понесу! Давай, тоже помогай... Хотя бы за ноги возьми. Тяжёлый... Что там у него в карманах бренчит, интересно? Да ладно, шучу я. Всё, донесли. Да не буду, не буду. Ухожу...

Полог палатки резко отодвинулся, в лицо ударил луч фонаря.

- Ты Артём? – лица вошедшего было не разглядеть, но голос звучал молодо.

Артём резко вскочил с лежанки, но голова тут же закружилась, и его начало тошнить. В затылке пульсировала тупая боль, а каждое прикосновение к нему обжигало и оглушало. Волосы там склеились, наверное, от засохшей крови. Что с ним произошло?

- Зайти можно? – спросил его пришедший и, не дожидаясь разрешения, шагнул в палатку, задёрнув за собой полог.

Он сунул Артёму в руку крошечный металлический предмет. Включив наконец свой собственный фонарь, Артём рассмотрел его. Это была автоматная гильза, превращённая в завинчивающуюся капсулу – точно такая же, как та, что ему когда-то вручил Хантер. Не веря своим глазам, Артём попытался открыть крышку, но она скользила во вспотевших от волнения ладонях. Наконец на свет выпал крошечный кусок бумаги. Неужели послание от Хантера?

«Непредвиденные осложнения. Выход в Д-6 заблокирован. Третьяк убит. Жди меня, никуда не уходи. Потребуется время на организацию. Постараюсь вернуться как можно скорее. Мельников»

Артём перечитал записку ещё раз, силясь разобраться в её содержании. Третьяк убит? Выход в Метро-2 блокирован? Но ведь это означает, что все их планы и вся их надежда, пусть даже призрачная, рассыпаются в прах! Он непонимающе взглянул на посланника.

- Мельник приказал оставаться здесь, и ждать его, - подтвердил тот. - Третьяк мёртв. Убили. Мельник сказал, отравленной иглой. Кто это сделал, неизвестно. Он теперь мобилизацию будет проводить. Всё, мне пора. Ответ будет?

Артём подумал, о чём он может написать сталкеру. Что делать? На что теперь надеяться? Можно ли бросить всё и вернуться на ВДНХ, чтобы в последние минуты быть там с близкими людьми? Он помотал головой. Посланник молча развернулся и вышел наружу.

Артём опустился обратно на лежанку и задумался. Идти ему сейчас было просто некуда. Без паспорта и без сопровождающего он не мог ни выйти на Кольцо, ни вернуться на Смоленскую. Оставалось надеяться, что Аркадий Семёнович будет и в ближайшие дни так же гостеприимен, как вчера.

На Киевской стоял «день». Лампочек горело вдвое больше, а рядом со служебными помещениями, где размещалась квартира начальника станции, сияла ещё и ртутная трубка лампы дневного света. Морщась от боли в голове, Артём добрёл до квартиры. Охранник жестом остановил его на входе. Изнутри доносился шум. Несколько мужчин разговаривали на повышенных тонах.

- Начальник занят, - объявил караульный. – Хочешь, жди.

Через несколько минут из помещения пулей вылетел Антон, командир дозора, в который Артём ходил накануне. За ним на порог выбежал и хозяин. Хотя его волосы были снова аккуратно расчёсаны, под глазами набухли мешки, а лицо заметно опухло и покрылось серебристой щетиной. Артём потёр щёки и подумал, что и сам после вчерашнего, наверное, выглядит немногим лучше.

- А я что могу сделать?! Что?! – вдогонку Антону крикнул начальник, а потом, плюнув, хлопнул себя ладонью по лбу.

- А... Проснулся? – заметив Артёма, криво улыбнулся он.

- Мне тут у вас задержаться придётся, пока Мельник не вернётся, - оправдывающимся тоном сообщил Артём.

- Знаю, знаю. Доложили. Пойдём-ка внутрь, мне тут касательно тебя поручение дали, - Аркадий Семёнович жестом пригласил его в комнату. – Вот, пока Мельника ждать будешь, сказано сфотографировать тебя, на паспорт. У меня тут ещё техника осталась, с того времени, как Киевская нормальной станцией была... Потом он, может, бланк паспортный достанет, сделаем тебе документ.

Усадив Артёма на табурет, он навёл на него объектив маленького пластмассового фотоаппарата. Блеснула вспышка, и следующие пять минут Артём провёл в полной темноте, беспомощно озираясь по сторонам.

- Извини, забыл предупредить... Ты проголодаешься – заходи, Катя тебя покормит, но времени сегодня у меня на тебя не будет. Тут у нас обостряется... У Антона сегодня ночью сын старший пропал. Он теперь всю станцию на уши поставит... Эх... Что за жизнь? Да, мне тут сказали, тебя утром посреди платформы нашли? Голова в крови? Случилось что?

- Не помню... Спьяну упал, наверное, - не сразу отозвался Артём.

- Да... Вчера это мы неплохо накатили, - ухмыльнулся начальник. – Ладно, Артём, пора мне дела делать. Заходи попозже.

Артём сполз с табурета. Перед глазами у него стояло лицо маленького Олега. Старший сын Антона... Неужели он? Он вспомнил, как накануне тот крутил ручку своей музыкальной шкатулки, приложив её к железу трубы, а потом сказал ему, что только малыши боятся, что их заберут мёртвые, если ходить в туннели и слушать трубы. Артёма захлестнул холодный ужас. Неужели это правда? Неужели это произошло из-за него? Он ещё раз беспомощно оглянулся на Аркадия Семёновича, раскрыл было рот, но так ничего и не сказав, вышел наружу.

Вернувшись в свою палатку, он уселся на пол и некоторое время просидел молча, глядя в пустоту. Сейчас Артёму начало казаться, что избрав его для этой миссии, кто-то неведомый одновременно проклял его: почти все люди, решившиеся разделить с ним хотя бы часть его пути, погибали. Перед ним вереницей пронеслись образы людей, которые нашли свою смерть, ступая вместе с ним по его дороге. Бурбон, Михаил Порфирьевич и его внук, Данила... Хан пропал бесследно, а спасшие Артёма бойцы революционной бригады могли быть убиты в следующем же перегоне. Теперь и Третьяк. Но маленький Олег? Нёс ли Артём своим спутникам смерть, сам того не зная?

Не понимая толком, что делает, он вскочил со своего места, закинул за спину рюкзак и автомат, взял фонарь и вышел на платформу. Ноги сами понесли его к тому месту, где ночью на него напали. Подойдя ближе, он замер. Сквозь мутную плёнку пьяной памяти на него смотрели мёртвые, запавшие в глазницы зрачки. Он всё вспомнил. Это был не сон.

Найти Олега! Во что бы то ни стало помочь командиру дозора разыскать его сына. Это его вина, вина Артёма, он не усмотрел за мальчишкой, согласился играть в его странные игры с трубами, и вот теперь он здесь, в целости и сохранности, а мальчик исчез. И Артём был уверен, что он не убежал сам со станции. Этой ночью здесь произошло что-то нехорошее, необъяснимое, и Артём виноват дважды, потому что мог бы этому помешать, но не сумел.

Он осмотрел то место, где вчера в тенях таился жуткий пришелец. Там была свалена куча мусора, но разворошив её, Артём только вспугнул бродячую кошку. Безрезультатно побродив по платформе, он подошёл к путям и спрыгнул на рельсы. Караульные на входе в туннель лениво оглядели его и предупредили, что в перегоны он может пойти на собственный страх и риск, и что никто там за него ответственности нести не будет.

PLAY На этот раз он пошёл не по тому туннелю, где накануне дежурил с Мельником, а по второму, параллельному. Как и говорил командир дозорных, этот перегон тоже оказался завален приблизительно на таком же расстоянии до станции. В тупике размещался пост: железная бочка, служившая печью, и наваленные вокруг мешки. Рядом с ними на рельсах стояла ручная дрезина, гружённая вёдрами с углём. Сидевшие на мешках дозорные о чём-то шептались и при его приближении вскочили со своих мест, напряжённо разглядывая Артёма. Но потом один из них дал отбой, и остальные успокоились и расселись обратно. Присмотревшись, Артём узнал в нём Антона и поспешно пробормотав что-то неловкое, развернулся и зашагал обратно. Лицо его горело; он не мог посмотреть в глаза человеку, который из-за него лишился своего сына. Артём брёл назад, повторяя вполголоса: «Я тут ни при чём... Я не мог... Что я мог сделать?» и уткнувшись взглядом в землю.

И, наверное, как раз благодаря этому он заметил маленький предмет, сиротливо лежавший в тени между двух шпал. Даже издалека он показался ему знакомым, и сердце заколотилось чаще. Нагнувшись, он подобрал с земли маленькую коробочку с торчащей из неё изогнутой ручкой. Он повернул рукоятку, и коробочка отозвалась дребезжащей тоскливой мелодией. Музыкальная шкатулка Олега. Брошенная или случайно оброненная им здесь совсем недавно.

Артём скинул свой рюкзак на том месте, где нашёл шкатулку, и с удвоенным вниманием принялся исследовать стены туннеля. Неподалёку находилась дверка, ведущая в служебные помещения, но за ней Артём обнаружил только разорённый общественный сортир. Ещё двадцать минут осмотра туннелей тоже ни к чему не привели. Вернувшись к рюкзаку, он опустился на землю и прислонился спиной к стене, откинув голову назад и обессиленно уставившись в потолок. Спустя секунду он уже снова был на ногах, а луч фонаря, дрожа от волнения, обводил чёрную щель, едва заметную в потемневшем бетоне перекрытий. Щель неплотно прикрытого люка – именно над тем местом, где Артём подобрал с земли музыкальную шкатулку Олега. Однако о том, чтобы достать до люка, нечего было и думать – потолок был на высоте больше трёх метров.

Решение пришло почти мгновенно. Зажав в руке найденную коробочку и так и бросив на рельсах свой рюкзак, Артём стремглав кинулся обратно к дозорным. Он больше не боялся посмотреть в глаза Антону.

Чуть сбавив шаг на подходах к посту, чтобы дозорные не уложили его с перепугу, Артём приблизился к Антону и шёпотом рассказал ему о своей находке. Через две минуты они под вопросительными взглядами остальных уже отъезжали от поста, поочерёдно работая рукоятями дрезины.

PLAY Лаз был довольно узкий, и в полный рост там было не выпрямиться. Он проходил параллельно туннелю в полутора метрах над потолком, и зачем его построили, Артём даже не мог себе представить. Для вытяжки? Для крыс? Для передвижения в аварийных ситуациях? Или его копали уже после того, как туннель был обрушен взрывом?

Дрезина осталась стоять прямо под люком. Её высоты как раз хватило, чтобы Артём, забравшись на плечи Антону, открыл люк, пролез внутрь, а потом помог подтянуться и напарнику.

Хотя тесный коридор уходил в обе стороны, Антон решительно двинулся в сторону Парка Победы. Через несколько секунд стало ясно, что он не ошибся: на полу в свете фонаря тускло блеснула продолговатая гильза – одна из тех, что Мельник подарил мальчишке накануне. Воодушевлённый находкой, Антон перешёл на рысь.

Они прошли так ещё метров двадцать – до того места, где лаз упирался в стену, а в полу чернел проём ещё одного люка, крышка которого была открыта и лежала рядом. Антон уверенно начал слезать вниз. Ещё до того, как Артём успел что-нибудь возразить, тот уже исчез в отверстии люка. Из проёма раздался грохот, чертыхания, а потом сдавленный голос сообщил:

- Осторожнее прыгай – здесь метра три высота. Погоди, я тебе фонарём посвечу.

Зацепившись руками за край, Артём повис и, качнувшись пару раз, разжал пальцы, стараясь попасть обеими ногами между шпал и не подвернуть их.

- Как мы обратно-то забираться будем? – спросил он, выпрямляясь и отряхивая ладони.

- Придумаем как. Ты, главное, уверен, что тебе про мертвеца не показалось? – отмахнулся Антон.

Артём пожал плечами. Несмотря на саднящий затылок, сама мысль, что сегодняшней ночью на Киевской на него напала какая-то нежить, на трезвую голову казалась абсурдной.

- До Парка Победы пойдём, - решил Антон. – Если тут и есть какая-то чертовщина, то это только оттуда идти может. Ты и сам это чувствовать должен, ты же у нас был на станции.

- А почему вы вчера нам не сказали ничего? – спросил Артём, догоняя дозорного и стараясь идти с ним в шаг.

- Начальство не велело, - хмуро отозвался тот. – Семёнович очень боится паники, сказал слухи не распространять. За место своё дрожит. Но всему пределы есть. Я уже давно ему говорил, что вечно он секрет из этого делать не сможет... Трое детей за последние два месяца пропали, четыре семьи со станции сбежали. Караульный наш с иглой этой в шее. Нет, говорит, паника начнётся, контроль потеряем. Трус он... – Антон в сердцах сплюнул.

- А кто так иглой его...- Артём осёкся на полуслове и остановился, застыл и Антон.

- Это ещё что такое? Ты когда-нибудь такое видел? – озадаченно спросил дозорный.

Артём ничего не ответил. Он так и стоял, уставившись в пол и только поводя фонарём из стороны в сторону, чтобы лучше рассмотреть увиденное.

На полу красовался гигантский рисунок, грубо сделанный белой краской – поверх рельс, шпал и грунта: извилистая линия, напоминающая ползущую змею или червяка, сантиметров сорок толщиной и метра два в длину. С одной стороны на ней виднелось утолщение, напоминающее голову и придающее ей ещё большее сходство с огромным пресмыкающимся.

- Змея, - предположил Артём.

- Может, просто краску пролили? – попробовал шутить Антон.

- Голова туда... В сторону Парка Победы ползёт, - определил Артём.

- Значит, нам с ней по пути, - отозвался Антон.

Ещё через несколько сотен метров их предположения наконец подтвердились, и оба зашагали бодрее. Направление было правильным, их уверяли в этом сразу три гильзы, брошенные посередине пути.

- Молодец парень! - с гордостью сказал Антон. – Надо же так придумать следы оставить!

Артём кивнул. Намного больше его занимало то, как неизвестному существу удалось без шума забрать с собой ещё живого, по всей видимости, мальчика. Было ли услышанное им в забытьи реальностью? Согласился ли Олег пойти со своим загадочным похитителем добровольно? И почему тогда он расставлял на своей дороге метки?

Артём притих на несколько минут, замолчал и Антон. Сейчас, когда они просто шагали вперёд, отсчитывая шпалы, а едкая темнота постепенно растворяла недавнюю радость и надежду, ему снова начало становиться страшно. Надеясь искупить свою вину перед мальчиком и его отцом, он позабыл про все предостережения и жуткие, пересказанные шёпотом байки. Забыл и про приказ сталкера никуда не уходить с Киевской, а обязательно дожидаться его на станции. И если Антон рвался вперёд, чтобы разыскать и вернуть своего сына, то зачем на зловещий Парк Победы шёл Артём? Ради чего он пренебрегал собой и своей главной задачей? Он на секунду вспомнил странных людей с Полянки, которые говорили ему про судьбу. Отчего-то на душе полегчало. Правда, боевого настроя хватило минут на десять.

Как раз до следующего знака, изображающего змею. Теперь рисунок был вдвое больше, и это должно было убедить их в том, что они идут в верном направлении. Однако Артём совсем не был уверен, что он этому рад.

Туннелю, казалось, не было конца. Они всё шли и шли, и времени, по расчётам Артёма, прошло уже не меньше двух часов. Хотя могло и показаться – Антон всё больше молчал, а в темноте и тишине, как известно, минуты растягиваются по крайней мере вдвое.

На третью нарисованную гигантскую змею, которая превышала длиной десять метров, пришёлся и звуковой рубеж: примерно на этом месте Антон замер на месте, повернув ухо к туннелю, а вслед за ним прислушался и Артём. Из глубин перегонов толчками текли странные звуки: сперва он не мог распознать их, но потом понял: обрамлённое глухими ударами барабанов песнопение, схожее с тем, которым отзывались на музыку из шкатулки трубы на Киевской.

- Недалеко уже, - подбадривающе кивнул Антон.

Время, и без того сочившееся неспешно, вдруг превратилось в желе и чуть совсем не остановилось: глядя на напарника, Артём с поразительной ясностью отдал себе отчёт в том, что кивает тот слишком резко, будто конвульсивно дёргает головой, а после удивился, что подбородок Антона так и не вернулся в нормальное положение. И когда Антон начал мягко заваливаться вбок, до смешного напоминая набитое тряпьём чучело, Артём подумал, что может подхватить его, потому что времени на это предостаточно. Сделать это помешал лёгкий укол в плечо. Озадаченно посмотрев на него, Артём обнаружил впившуюся в куртку оперённую стальную иглу. Вытащить её, как он собирался было сделать, у него не вышло: всё тело окаменело, а потом вдруг словно исчезло: он его больше не чувствовал совсем. Ватные ноги просели под тяжестью туловища, и Артём оказался на земле. Сознание оставалось при этом почти незамутнённым, слух и зрение игла тоже пощадила, дышать стало хоть сложнее, но много воздуха теперь ему уже было и не нужно. Однако пошевелить конечностями Артём не мог.

Рядом послышались шаги – стремительные и невесомые. Приблизившееся существо не могло быть человеком. Человеческие шаги Артём научился отличать ещё давным-давно, в дозорах на ВДНХ: парные, тяжёлые, зачастую громыхающие грубой подошвой кирзовых сапог – самой распространённой обуви в метро. Видно по-прежнему было только часть шпалы и уходящий в обратном направлении, к Киевской, рельс. В нос ударил резкий, неприятный запах.

- Один, два. Чужие, лежат, - сказал кто-то сверху.

- Метко стреляю, далеко. Шея, плечо, - откликнулся другой.

Голоса были странные: лишённые интонации, блёклые, они напоминали скорее монотонное гудение ветра в туннелях. Тем не менее, это однозначно были именно человеческие голоса, и ни что другое.

- Есть, метко. Так хочет Великий червь, - продолжил первый голос.

- Есть. Один - ты, два - я, несём чужих домой, - добавил второй.

Картинка перед глазами у Артёма дёрнулась: его резко оторвали от земли. На какой-то момент перед глазами у него мелькнуло лицо: узкое, с тёмными провалами глазниц. Потом оба валявшихся на полу фонаря – его и Антона - погасли, наступила кромешная темнота. И только по приливам крови к голове Артём понял, что его грубо, как мешок, куда-то тащат. Странный разговор тем временем продолжался, хотя фразы и перемежались теперь напряжённым кряхтением.

- Игла-паралиш, а не игла-яд. Почему?

- Командир так приказывает. Жрец так приказывает. Великий червь так хочет. Мясо хорошо хранить.

- Ты умный. Ты и жрец - други. Жрец учит.

- Есть.

- Один, два, враги приходят. Пахнет порох, огонь. Плохой враг. Как приходит?

- Не знаю. Командир и Вартан делают допрос. Я и ты ловим. Хорошо, Великий червь радуется. Я и ты берём награду.

- Много есть? Мокасины? Куртка?

- Много есть. Куртка – нет. Мокасины – нет.

- Я – молодой. Враги ловлю. Хорошо. Много есть. На-гра-да... Радуюсь.

- Этот день – хорошо. Вартан приводит новый маленький. Я, ты, ловим враги. Великий червь радуется, люди поют. Праздник.

- Праздник! Радуюсь. Танцы? Водка? Я танцеваю Наташа.

- Наташа и командир, танцуют. Ты – нет.

- Я – молодой, сильный, кормандир – много лет. Наташа – молодая. Я ловлю враги, храбрый, хорошо. Наташа и я, танцуют.

Вблизи послышались новые голоса и спор оборвался. Артём догадался, что их принесли на станцию. Здесь было почти так же темно, как и в туннелях, на всю станцию горел только один маленький костерок, у которого их небрежно бросили на пол. Чьи-то стальные пальцы схватили его за подбородок и повернули лицом вверх.

Вокруг стояли несколько людей невообразимо странного вида. Они были почти догола раздеты, но при этом, казалось, почти не мёрзли. На лбу у каждого из них виднелась волнистая линия, похожая на рисунки в перегоне. Головы у них были обриты. Роста они были небольшого и выглядели нездорово – впалые щёки, землистая кожа, но при этом буквально излучали какую-то сверхчеловеческую силу. Артём вспомнил, с каким трудом Мельник нёс раненого Десятого из Библиотеки, и сравнил это с тем, как быстро эти странные создания доставили их на станцию.

В руках почти у каждого из них была длинная узкая трубка. Приглядевшись, Артём с удивлением узнал в них пластмассовые оболочки, использовавшиеся для прокладки и изоляции пучков электрических проводов. На поясах у них висели огромные неудобные стальные штык-ножи, кажется, от автоматов Калашникова старого образца. Все они были приблизительно одинакового возраста, и старше тридцати лет здесь не было никого. Какое-то время их разглядывали молча, потом один из мужчин – с линией красного цвета и единственный, носящий бороду, заключил:

- Хорошо. Радуюсь. Это враги Великого червя, люди машин. Злые люди, нежное мясо. Великий червь доволен. Шарап, Вован - храбрые. Я беру люди машин в тюрьму, провожу допрос. Завтра праздник, все добрые люди едят врагов. Вован! Какая игла? Паралиш? – уточнил он у кого-то, видимо, обращаясь к одному из тех, кто схватил Артёма с Антоном.

- Есть, паралиш, - подтвердил коренастый мужчина с синей линией на лбу.

- Паралиш – хорошо. Мясо не портится, - одобрил бородатый. – Вован, Шарап! Бери врагов, иди со мной в тюрьму.

Перед глазами снова замельтешило, и свет стал удаляться. Рядом звучали новые голоса, кто-то нечленораздельно выражал свой восторг, кто-то жалобно выл, потом раздалось пение – низкое, на грани слышимости и недоброе. Казалось, действительно поют мертвецы. Артём вспомнил о байках, которые ходили вокруг Парка Победы. Потом его снова положили на землю, рядом упал Антон. Полежав немного, Артём забылся сном.

...Что-то словно толкнуло его, подсказало, что надо скорее вставать. Потянувшись, он зажёг фонарик, прикрывая его рукой, чтобы не так резало чувствительные спросонья глаза, осмотрел всю палатку (где автомат?!) и вышел на станцию. Он так соскучился по дому, но теперь, когда снова оказался на ВДНХ, совсем не был рад этому. Здесь, кажется, случилось что-то ужасное: закопченный потолок, покрытые пулевыми отверстиями и опустевшие палатки, тяжёлая гарь в воздухе. Издалека, наверное, из перехода в другом конце платформы, слышались чьи-то дикие вопли, будто там кого-то резали.

Две аварийные лампы скудно освещали станцию, их слабые лучи с трудом пробивались сквозь ленивые клочья дыма. На всей платформе никого не было, только рядом с одной из соседских палаток играла на полу маленькая девочка. Артём хотел было узнать у неё, что здесь случилось, и куда пропали остальные, но завидев его, девочка начала громко плакать, и он отказался от своих намерений,

Туннели. Туннели, ведущие к Ботаническому Саду. Если обитатели его станции и ушли куда-то, то это могли быть только перегоны, идущие к этому проклятому месту. Если бы остальные бежали, его и малышку не оставили бы здесь одних.

Спрыгнув на пути, Артём двинулся к чёрному кругу входа. Оружия нет, без оружия опасно, подумал он. Но терять нечего, а кроме того, он должен разведать обстановку. Вдруг чёрные сумели прорвать оборону? Тогда вся надежда только на него. Он должен узнать правду и доложить её южным союзникам.

Темнота обрушилась на него сразу за входом – стоило переступить черту, за которой заканчивалась станция и начинался туннель. Вместе с тьмой пришёл и страх. Впереди не было видно ровным счётом ничего, зато оттуда доносились отвратительные чавкающие звуки. Артём ещё раз пожалел, что у него нет автомата, но отступать было поздно.

Издалека, а потом всё ближе и ближе, зазвучали шаги. Они приближались, когда Артём шёл вперёд, и замирали, когда он останавливался. Когда-то с ним уже происходило подобное, но вот когда именно, и как это было, он не мог вспомнить. Это было очень страшно – идти навстречу невидимому и неведомому... противнику? Предательски дрожащие колени мешали ему сделать это быстро, а время было на стороне ужаса. По вискам струился холодный пот. С каждой секундой ему становилось всё больше не по себе. И когда шаги раздались уже метрах в трёх от него, Артём не выдержал, и, спотыкаясь, падая и поднимаясь опять, бросился обратно на станцию. На третьем падении ослабшие вконец ноги отказались держать его, и он понял, что конец неминуем.

- PLAY ...Всё на этом свете есть порождение Великого червя. Когда-то весь мир состоял из камня, и не было в нём ничего, кроме камня. Не было воздуха, и не было воды, не было света, и не было огня. Не было человека, и не было животного. Был только мёртвый камень. И тогда в нём поселился Великий червь.

- А откуда Великий червь? Откуда приходит? Кто его родит?

- Великий червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира. И сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твёрдого камня, но я прогрызу через него свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он тёмен, но я освещу его светом моих глаз. Он мёртв, но я населю его своими созданиями.

- Кто – создания? Что?

- Создания – это твари, которых Великий червь выпустил из чрева своего. И ты, и я; все мы - создания его. Так вот. И тогда сказал Великий червь: всё будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твёрдый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю.

- Тысяча – что? Один, два, три? Сколько? Тысяча?

- У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев... Нет, у Шарапа двенадцать... Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома, и ещё людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча – это когда десять раз по сто.

- Много пальцев. Не могу считать.

- Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я сквозь твёрдый камень тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень к крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень всё место в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого червя. И полюбил их Великий червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество было неизвестно. Но создав новую жизнь, полюбил он её, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий червь стал плакать, и слёзы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нём, и вода, чтобы пить её. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слёзы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова огромных созданий, себе подобных, ведь им могло не хватить места, и воды, и грибов. Сначала создал он блох, потом крыс, потом кошек, потом куриц, потом собак, потом свиней, потом человека. Но не случилось по замыслу его: стали блохи пить кровь, а кошки есть крыс, и собаки душить кошек, и человек убивать их всех и есть. И когда впервые человек убил и съел другого человека, понял Великий червь, что дети его оказались недостойны его, и заплакал. И каждый раз, когда человек ест человека, Великий червь плачет, и его слёзы текут по ходам, и затапливают их.

- Человек хороший. Мясо вкусное. Сладкое. Но есть можно только врагов. Я знаю.

Артём сжал и разжал пальцы на руках. Кисти были стянуты куском проволоки за спиной, и сильно затекли, но по крайней мере они снова слушались его. Даже то, что всё тело болело, было сейчас хорошим знаком. Паралич от ядовитой иглы оказался временным. В голове крутилась мысль про то, что он вот, в отличие от неизвестного рассказчика, понятия не имел, откуда в метро взялись куры. Не иначе, с какого-нибудь рынка торговцы успели притащить. Свиней вот из одного из павильонов ВДНХ привели, это он знал, а куры...

Он попытался оглядеться по сторонам, но вокруг стоял абсолютный, чернильный мрак. Однако неподалёку кто-то был. Вот уже полчаса, как Артём пришёл в себя и, затаив дыхание, подслушивал странный разговор. У него постепенно начинало рождаться понимание того, куда он попал.

- Он шевелится, я слышу, - раздался хриплый голос, - я зову командира. Командир делает допрос.

Что-то прошуршало и стихло. Артём попробовал пошевелить ногами. Они тоже оказались скручены проволокой. Он попытался перекатиться на другой бок и уткнулся во что-то мягкое. Послышался протяжный, полный боли стон.

- Антон! Это ты? – прошептал Артём.

Ответа не последовало.

- Ага... Противники Великого червя очнулись... – насмешливо отметил кто-то в темноте. – Лучше бы уж вы в себя не приходили.

Это был тот самый надтреснутый мудрый голос, который последние полчаса неторопливо вёл повествование о Великом черве и сотворении жизни. Сразу становилось ясно, что его обладатель отличается от остальных жителей станции: вместо причудливых рубленых фраз он говорил обычными, разве чуть напыщенными предложениями, да и тембр у него был вполне человеческий, не то что у других.

- Кто вы? Отпустите нас! – с трудом ворочая языком, прохрипел Артём.

- Да-да. Именно так все и говорят. Нет, к сожалению, куда бы вы ни направлялись, ваше странствие окончено. Запытают и зажарят. А что поделаешь? Дикари... - равнодушно ответил голос из темноты.

- Вы... тоже в плену? – догадался Артём.

- Мы все в плену. Как раз вас сегодня освобождают, - хихикнул его невидимый собеседник.

Антон снова застонал, завозился на полу, промычал что-то невнятное, но в сознание так и не пришёл.

- Да что это мы с вами в темноте сидим? Прямо как пещерные люди!

Чиркнула зажигалка и огненное пятно осветило лицо говорящего – длинную седую бороду, грязные, спутавшиеся волосы, и серые насмешливые глаза, теряющиеся в сети морщин. На вид ему было не меньше шестидесяти лет. Он сидел на стуле по другую сторону железной решётки, которая разбивала комнату надвое. На ВДНХ тоже была такая: называлась она странно – «обезьянник», хотя обезьян Артём видел только в учебниках по биологии и детских книжках. На самом деле помещение использовалось как тюрьма.

- Никак не могу к чёртовой темени привыкнуть, приходится этой дрянью пользоваться, - посетовал старик, прикрывая глаза. – Ну, и зачем вы сюда полезли? С той стороны места, что ли, не хватает?

- Послушайте, - не дал договорить ему Артём. – Вы же свободны... Вы же можете нас выпустить! Пока не вернулись эти людоеды! Вы же нормальный человек...

- Разумеется, могу, - отозвался тот. – И уж конечно, не стану. С врагами Великого червя у нас никаких сделок.

- Какой ещё Великий червь? Да о чём вы говорите?! Я про него даже не слышал никогда, не то что быть его врагом...

- Неважно, слышали вы про него или нет. Вы пришли с той стороны, оттуда, где живут его враги, значит вы можете быть только лазутчиками, - насмешливое дребезжание в голосе старика сменилось стальным лязгом. – У вас огнестрельное оружие и фонари! Чёртовы механические игрушки! Машины для убийства! Какое ещё доказательство нужно, чтобы понять, что вы – неверные, что вы – враги жизни, враги Великого червя? – он вскочил со своего стула и подошёл к решётке. – Это вы и такие как вы виноваты во всём!

Старик потушил перегревшуюся зажигалку и в наступившей темноте стало слышно, как он дует на обожжённые пальцы. Затем зазвучали новые голоса – шипящие и леденящие кровь. Артёму стало страшно. Он вспомнил о Третьяке, убитом отравленной иглой.

- Пожалуйста! – горячо зашептал он. – Пока ещё не поздно! Ну зачем вам это?

Старик ничего не отвечал. Через минуту помещение наполнилась звуками – шлепками необутых ног по бетону, хриплым дыханием, свистом втягиваемого сквозь ноздри воздуха. Хотя Артём и не видел никого из вошедших, он чувствовал, что их здесь было несколько, и все они внимательно изучали их – разглядывая, обнюхивая, слушая, как громко, на всю комнату колотится сердце у него в груди.

- Люди огня. Пахнет порохом, пахнет страхом. Один – запах станции с той стороны. Другой – чужой. Один, другой – враги, - прошипел наконец один из них.

- Пусть Вартан делает, - распорядился другой голос.

- Зажги огонь, - потребовал кто-то.

Снова чиркнула зажигалка.

В комнате, кроме старика, в руке которого трепыхался огонёк, стояли трое обритых дикарей, прикрывавших ладонями глаза. Одного из них – коренастого и бородатого – Артём уже видел сегодня. Другой показался ему тоже странно знакомым. Глядя Артёму прямо в глаза, он сделал шаг вперёд и оказался прямо у решётки. От него пахло не так, как от остальных – Артём уловил приставший к этому человеку еле заметный смрад разлагающейся плоти. Отвести взгляд от его глаз не получалось – как две воронки, он закручивали весь мир вокруг себя и затягивали внутрь. Артём вздрогнул – он понял, где видел это лицо раньше. Это был то самое существо, которое напало на него ночью на Киевской.

Артёма охватило странное чувство – похожее на паралич, которым сковало его тело от укола ядовитой иглы, оно полностью обессилило его разум. Мысли остановились и он застыл, покорно раскрыв своё сознание этому похожему на человека существу, который молча пожирал его глазами.

- Через люк... Люк открытым остался... За мальчиком пришли. За сыном Антона. Которого украли ночью. Я во всём виноват, я ему вашу музыку слушать разрешил, через трубы... ...По дрезине залез. Больше никому не сказали. Вдвоём пришли. Не закрыли... – послушно отвечал Артём на вопросы, которые сами собой возникали у него в голове.

Сопротивляться или утаивать что-либо от беззвучного голоса, требовавшего от него отчёта, было невозможно. За минуту допрашивавший Артёма узнал от него всё, что его интересовало. Он кивнул и отступил. Огонь погас. Медленно, словно чувствительность к затёкшей во сне руке, к Артёму начало возвращаться ощущение контроля над собой.

- Вован, Кулак - вернуться в туннель, в проход. Закрыть дверь, - приказал один из голосов, наверное, принадлежащий бородатому командиру. – Враги остаются здесь. Дрон охраняет врагов. Завтра праздник, люди едят врагов, почитают Великого червя.

- Что вы сделали с Олегом? Что сделали с ребёнком? – захрипел Артём им вслед.

Гулко хлопнула дверь.

ДАЛЬШЕ