ãДмитрий Глуховский, 1998 – 2005

Глава 11

PLAY Артём не запомнил, да и не запоминал дороги, понял только, что со станции его повели в туннель, но в какой из четырёх – он не знал. Его новый знакомый представился ему братом Тимофеем, и по дороге, и на серой, невзрачной Серпуховской, и в тёмном глухом туннеле, он говорил не прекращая:

- Возрадуйся, о возлюбленный брат мой, ибо встретил ты меня на своём пути, и отныне всё переменится в жизни твоей. Закончился беспросветный мрак твоих бесцельных скитаний, ибо вышел ты к тому, что искал.

Артём не очень хорошо понимал, что тот имеет в виду, потому что лично его скитания были далеки от конца, но розовый благостный Тимофей так складно и так ласково говорил, что его хотелось слушать и слушать, заговорить с ним на одном языке, благодарить его за то, что он не отверг Артёма, когда от него отвернулся весь мир.

- Веруешь ли ты в Бога истинного, единого, о брат мой Артём? - как бы невзначай полюбопытствовал Тимофей, заглядывая внимательно Артёму в глаза.

Артём смог только неопределённо мотнуть головой и пробормотать нечто неразборчивое, что при желании можно было бы расценить и как согласие, и как отрицание.

- И хорошо, и пречудесно, брат Артём, - ворковал Тимофей, - только лишь эта вера истинная спасёт тебя от вечных адовых мук и дарует тебе искупление грехов твоих. Потому что, - он принял вид строгий и торжественный, - грядёт царствие Бога нашего Иеговы, и сбываются священные библейские пророчества. Изучаешь ли ты Библию, о брат?

Артём опять замычал, и розовощёкий на этот раз глянул на него с некоторым сомнением.

- Когда мы придём в Сторожевую Башню, ты убедишься воочию, что Священную Книгу, дарованную нам свыше, изучать нужно и хорошо, и великие блага нисходят на вернувшихся на путь истинный. Библия – драгоценный дар Бога нашего Иеговы, она сравнима лишь с письмом любящего отца к отрокам его, - добавил он на всякий случай.

- Знаешь ли ты, кто писал Библию? – чуть строго спросил он у Артёма.

Артём решил, что больше притворяться смыслы не имеет, и честно покрутил головой.

- Об этом, как и о многом другом, поведают тебе в Сторожевой Башне, и многое откроется глазам твоим, - посулил ему брат Тимофей. – А знаешь ли ты, что сказал Иисус Христос, сын Божий, своим последователям в Лаодикии? – и видя, что Артём отводит глаза в сторону, с мягким укором покачал головой. – Иисус сказал: «Советую купить у меня глазную мазь, чтобы, втерев её в глаза, ты мог видеть» (Откровение 3:18) Но Иисус говорил не о телесной болезни, - подняв указательный палец вверх, подчеркнул брат Тимофей, и его голос замер на повышенной интригующей интонации, обещавшей любознательным удивительное продолжение.

Артём немедленно изобразил живой интерес.

- Иисус говорил о слепоте духовной, которую необходимо было исцелить, - раскрыл загадку розовый брат. – Так и ты, и тысячи других заблудших странствуют впотьмах, ибо слепы они. Но вера в истинного Бога нашего Иегову есть та мазь глазная, от которой глаза твои распахнутся широко и увидят подлинный мир, ибо зряч ты физически, но слеп духовно.

Артём подумал было, что глазную мазь ему было бы очень хорошо дня четыре назад. Так как он ничего не отвечал, брат Тимофей решил, что эта сложная идея требует осмысления, и некоторое время молчал, позволяя ему постичь услышанное.

Но через пару минут где-то впереди мелькнул свет, и брат Тимофей прервал его размышления, чтобы сообщить ему радостную весть:

- Видишь ли там огни в отдалении? Сие есть Сторожевая Башня. Мы пришли!

Никакой башней это не было, и Артём почувствовал лёгкое разочарование. Это был поезд, стоявший посреди туннеля обычный состав, фары которого несильно светились в темноте, освещая ближайшие пятнадцать метров. Когда брат Тимофей с Артёмом приблизились к нему, навстречу им из кабины машиниста спустился тучный мужчина в таком же балахоне, обнял розовощёкого и обратился к нему его тоже «возлюбленный брат мой», из чего Артём сделал вывод, что это скорее фигура речи, чем признание в любви.

- Кто сей отрок? – ласково улыбаясь Артёму, низким голосом спросил тучный.

- Артём, новый брат наш, который хочет вместе с нами идти по пути истинному, изучать святую Библию, и отречься от дьявола, - перечислил розовощёкий Тимофей.

- Так позволь стражнику Башни приветствовать тебя, о возлюбленный брат мой Артём, - прогудел толстяк, и Артём опять поразился тому, что и он словно не замечает той нестерпимой вони, которой сейчас было пропитано всё его существо.

- А теперь, - ворковал брат Тимофей, когда они неспеша продвигались по первому вагону, - прежде, чем пройдёшь ты на встречу братьев в Зал Царства, ты должен очистить тело твоё, ибо Иегова Бог наш чист и свят, и ожидает он, чтобы его поклонники сохраняли духовную, нравственную и физическую чистоту, а также чистоту в мыслях. (1 Петра 1:16) Мы живём в мире нечистом, - он с прискорбным лицом оглядел одежду Артёма, которая действительно находилась в плачевном состоянии, - и чтобы оставаться чистыми в глазах Бога, от нас требуются серьёзные усилия, брат мой! – заключил он, и втолкнул Артёма в обитый пластмассовыми листами закуток, сделанный недалеко от входа в вагон, попросив его раздесться, а потом минут пять хлестал его водой из резинового шланга, и даже вручил ему тошнотворно пахнущий брикет серого мыла.

Артём не думать, из чего оно было сделано, во всяком случае, оно не только разъедало кожу, но и уничтожало мерзкий запах, исходивший от неё. По завершению процедуры брат Тимофей выдал ему относительно свежий балахон вроде своего и неодобрительно посмотрел на висевшую у него на шее гильзу, усматривая в ней идолопоклоннический талисман, но ограничился только укоризненным вздохом.

Удивительно было и то, что в этом странном поезде, застрявшем невесть когда посреди туннеля и служащем теперь братьям пристанищем, есть вода и подаётся она под таким напором. Но когда Артём поинтересовался, что же за вода идёт из шланга и как им удалось соорудить подобное устройство, брат Тимофей лишь загадочно улыбнулся и отметил, что стремление угодить господу Иегове поистине подвигает людей на поступки героические и славные. Объяснение было более чем туманным, но им пришлось удовлетвориться.

Затем они прошли во второй вагон, где между жёстких боковых диванов были устроены длинные столы, сейчас пустые. Брат Тимофей подошёл к человеку, колдовавшему над большими чанами, от которых шёл соблазнительный пар, и вернулся с большой тарелкой какой-то кашицы, оказавшейся вполне съедобной, хотя Артёму так и не удалось определить её происхождение.

Пока он торопливо черпал облезшей алюминиевой ложкой горячую похлёбку, брат Тимофей умилённо созерцал его, не упуская возможности поделиться:

- Не подумай, что я не доверяю тебе, брат, но твой ответ на мой вопрос о твоей вере в Бога нашего звучал неуверенно. Неужели ты мог бы представить себе мир, в котором нет Его? Неужели наш мир мог бы создаться сам по себе, а не в соответствии с мудрой волей Его? Неужели всё бесконечное разнообразие форм жизни, все красоты земли – он обвёл подбородком обеденный зал, всё это могло возникнуть случайно?

Артём внимательно оглядел вагон, но не обнаружил в нём иных форм жизни, кроме них самих и повара. Снова пригибаясь к миске, он только издал скептическое урчание.

Вопреки его ожиданию, его несогласие вовсе не огорчило брата Тимофея. Напротив, он заметно оживился, и его розовые щёки зажглись задорным боевым румянцем.

- Если это не убеждает тебя в Его существовании, - энергично продолжил брат Тимофей, то подумай о другом. Ведь если в этом мире нет проявления Божественной воли, то это значит... – голос его замер, будто от ужаса, и только спустя несколько долгих мгновений, в которые Артём совсем потерял аппетит, он закончил - ...ведь это значит что люди предоставлены сами себе, и во всём нашем существовании нет никакого смысла, и нет никакой причины продолжать его... Это значит, что мы совсем одиноки, и некому заботиться о нас. Это значит, что мы погружены в Хаос, и нет ни малейшей надежды на свет в конце туннеля... В таком мире жить страшно. В таком мире жить невозможно.

Артём не ответил ему ничего, но эти слова заставили его задуматься. До этого момента он видел свою жизнь именно как полный хаос, как цепь случайностей, лишённых связи, лишённых смысла, и пусть это угнетало его и соблазн довериться любой простой истине, наполнявшей его жизнь смыслом – каждая своим – был велик, он считал это малодушием и сам, сквозь боль и сомнения, всё больше укреплял себя в мысли, что его жизнь никому, кроме него самого, не нужна, и что каждый живущий должен противостоять бессмыслице и хаосу бытия, в одиночку или вместе с другими. Но спорить сейчас с ласковым Тимофеем ему совсем не хотелось.

Наступило сытое, умиротворённое, благостное состояние, он чувствовал искреннюю признательность к этому человеку, который подобрал его, усталого, голодного, смердящего, тепло побеседовал с ним, а теперь помыл, накормил его, и дал ему чистую одежду. Хотелось хоть как-нибудь отблагодарить его, и поэтому, когда тот поманил его пальцем за собой дальше, обещая провести его на собрание братьев, Артём с готовностью вскочил с места, всем своим видом показывая, что он с удовольствием пойдёт и на это самое собрание, и вообще куда угодно.

Для собраний был отведён следующий, третий по счёту вагон. Он был сейчас весь забит людьми самой разной наружности, но одетых в основном в такие же балахоны. В середине вагона, наверное, находилось небольшое возвышение, потому что человек, стоявший там, возвышался чуть ли не на пол-корпуса надо всеми, почти упираясь головой в потолок.

- Тебе важно сейчас слышать всё хорошо, - наставляюще сказал Артёму брат Тимофей, расчищая дорогу нежными, гладящими движениями, и увлекая его за собой, к помосту.

Человек, стоящий на нём, был довольно стар, на его грудь спускалась благообразная седая борода, а глубоко посаженные глаза непонятного цвета смотрели мудро и спокойно. Лицо его, не худое и не толстое, было изборождено глубокими морщинами, но выглядело от этого не стариковски беспомощно и бессильно, а мудро и словно излучало какую-то необъяснимую мощь.

- Старейшина Иоанн, - с благоговением в голосе шепнул Артёму брат Тимофей. – Тебе сильно повезло, брат Артём, всё только начинается, и ты услышишь несколько уроков сразу.

Старейшина поднял невысоко свою руку, давая знак, и шуршание и шёпот немедленно прекратились. Тогда он глубоким, звучным голосом начал:

- Мой первым урок вам, возлюбленные братья мои, о том, как узнать, чего требует Бог. Для этого ответьте на три вопроса: какие важные сведения содержит Библия, кто её автор, и почему её надо изучать?

Он говорил совсем просто, его речь очень отличалась от витиеватой манеры брата Тимофея, и Артём удивился тому, какие незамысловатые слова и обороты, какие короткие предложения использует старейшина. Но потом он огляделся по сторонам, и увидел, что большинство присутствующих поняли бы только такие слова, а розовощёкий Тимофей произвёл бы на них не большее впечатление, чем стол или стена. Тем временем седой старейшина объяснил, что в Библии говорится истина о Боге: кто он, и каковы его нормы. После этого он перешёл ко второму вопросу, и рассказал, что Библию на протяжении 1600 лет писали примерно 40 разных людей, но всех их вдохновлял Бог.

- Поэтому, - заключил старейшина, - автор Библии – не человек, а Бог, живущий на небесах. (2 Петра 1:20) А теперь ответьте мне, братья, почему нужно изучать Библию? – и, не дожидаясь, пока братья ответят, сам всё разъяснил. – Потому что познание Бога и исполнение его воли, вопреки сопротивлению – залог вашего вечного будущего. Не все будут рады тому, что вы изучаете Библию, - предупредил он, - но не позволяйте никому помешать вам! – он обвёл суровым взором собравшихся.

Наступил минутная тишина, и старейшина, сделав глоток воды, продолжил.

- Второй мой урок вам, братия, о том, кто такой Бог. Для этого ответьте мне на три вопроса: кто такой истинный Бог и какое у него имя, какие самые главные его качества, и как следует поклоняться ему?

Кто-то из толпы хотел было ответить на один из вопросов, но на него яростно зашикали, а старейшина, как ни в чём не бывало, стал отвечать сам:

- Люди поклоняются многому. Но в Библии говорится, что есть лишь один истинный Бог. Он создал всё, что на небе и на земле. Раз он дал нам жизнь, поклоняться следует только ему одному. Как же зовут истинного бога? – возвысил голос старец, делая паузу.

- Иегова! – грянул многоголосый хор.

Артём с опаской огляделся по сторонам.

- Имя Бога истинного – Иегова! – подтвердил старейшина. – У него много титулов, но только одно имя. Запомните имя Бога нашего, и называйте его не трусливо, по титулу, а прямо, по имени! Кто ответит мне теперь – каковы главные качества Бога нашего?

Артём думал, что уж сейчас точно найдётся в толпе кто-нибудь достаточно образованный, чтобы ответить на этот вопрос. И стоявший неподалёку серьёзного вида юноша вытянул вверх руку, чтобы ответить, но старец опередил его:

- Личность Иеговы открывается в Библии. Главные качества его – любовь, справедливость, мудрость и сила. (Второзаконие 32:4; Иов 4:8) В Библии говорится, что Бог милосерд, добр, готов прощать, великодушен и терпелив. Мы, подобно послушным детям, должны во всём подражать ему.

Сказанное не вызвало возражений у собравшихся, и старец, огладив рукой свою роскошную бороду, спросил:

- А теперь скажите мне – как следует поклоняться господу нашему Иегове?.. Иегова говорит, что мы должны поклоняться только ему. Мы не должны почитать образы, картины, символы, и молиться им! Бог наш не будет делить славу с кем-то ещё! Образы бессильны нам помочь! – голос его грозно загремел.

В толпе согласно зашумели, а брат Тимофей повернул к Артёму своё радостно сияющее лицо, и сказал:

- Старейшина Иоанн – великий оратор, и благодаря ему братство наше растёт с каждым днём, и ширится число последователей веры истинной!

Артём кисло улыбнулся. Пока пламенные речи старейшины Иоанна не производили на него того зажигательного эффекта, который так возбуждал всех остальных. Но, может, стоило послушать дальше?

- В третьем моём уроке я расскажу вам, кто такой Иисус Христос, - поведал старец. И вот три вопроса: почему Иисус Христос назван первородным сыном Бога, почему он пришёл на землю, как человек, и что сделает Иисус в недалёком будущем?

Дальше выяснилось, что «первородным» сыном Бога Иисус назван потому что он был первым творением Бога, который до воплощения на земле был духовной личностью и жил на небе. Артёма это сильно удивило, - настоящее небо в сознательном возрасте он видел только однажды, в тот самый роковой день на Ботаническом Саду. Кто-то говорил ему однажды, что на звёздах, может, есть жизнь. Не об этом ли говорил проповедник?

Когда с этим разобрались, старейшина Иоанн воззвал:

- Но кто из вас скажет мне, отчего Иисус Христос, сын Божий, пришёл на землю, как человек? – и сделал артистическую паузу.

Теперь Артём начал уже немного разбираться в том, что происходило вокруг, и стало заметно, кто из присутствующих принадлежит к числу новообращённых, а кто уже давно посещает эти уроки. Ветераны никогда не делали попыток отвечать на вопросы старейшины, новички же наоборот старались показать свои знания и рвение, выкрикивая ответы, размахивая руками, но только до того момента, как старец начинал объяснять сам.

- Не послушавшись повеления Бога, первый человек Адам совершил то, что в Библии названо «грехом», - издалека начал старейшина. – Поэтому Бог приговорил Адама к смерти. (Бытие 3:17) Постепенно Адам состарился и умер, но он передал грех всем своим детям, и поэтому мы тоже стареем, болеем и умираем. И тогда Бог послал своего первородного сына, Иисуса, чтобы тот научил людей истине о Боге, сохранив совершенную непорочность, показал людям пример, и пожертвовал свою жизнь, чтобы освободить человечество от греха и смерти.

Артёму эта идея показалась очень странной. Зачем надо было сначала карать всех смертью, чтобы потом жертвовать собственным сыном, для того чтобы вернуть всё, как было? И это всё при условии собственного всемогущества?

- Иисус возвратился на небо, воскрешённый, как духовная личность. (1 Петра 3:18) Позднее Бог назначил его Царём. Скоро Иисус устранит с земли всё зло и страдания! – пообещал старец. – Но об этом – после молитвы, возлюбленные братья мои!

Собравшиеся послушно склонили головы и предались таинству молитвы. Теперь Артём купался в многоголосом гудении, из которого можно было выудить отдельные слова, но общий смысл всё время ускользал. После пятиминутной молитвы братья стали оживлённо переговариваться, переживая, видимо, душевный подъём. У Артёма на душе заскребли кошки, но он решил остаться здесь ещё, потому что самая убедительная часть урока могла быть пока впереди.

- И в четвёртом своём уроке я поведаю вам, кто такой Диавол, - обводя стоящих вокруг мрачно горящим взглядом, угрожающе предупредил старейшина. – Все ли готовы к этому? Все ли братья достаточно сильны духом, чтобы узнать об этом?

Здесь уж точно надо было отвечать, но Артём не смог выдавить из себя ни звука. Откуда ему знать, достаточно ли он крепок духом, если неясно, о чём идёт речь?

- И вот три вопроса: откуда взялся Сатана Диавол, как Сатана обманывает людей, и почему нам необходимо сопротивляться Диаволу.

Артём пропустил почти весь ответ на этот вопрос мимо ушей, задумавшись о том, где же он находится, и как ему теперь выбираться отсюда, услышав только, что главный грех Сатаны заключался в том, что тот захотел себе поклонения, которое по праву принадлежит Богу, усомнился в том, правильно ли Бог владычествует, и учитывает ли интересы всех своих подданных, а также сохранит ли хоть один человек беззаветную преданность Богу? Язык старца казался теперь Артёму пугающе канцелярским и неподходящим для обсуждения подобных вопросов, а брат Тимофей время от времени поглядывал внимательно на него, безуспешно пытаясь обнаружить в его лице хоть искорку, обещавшую скорое просветление, но он становился только мрачнее и мрачнее.

- Сатана обманывает людей, чтобы они поклонялись ему, - вещал тем временем старец. – Есть три способа обманывать: ложная религия, спиритизм, и национализм. Если религия учит лжи о Боге, она служит целям Сатаны. Приверженцы ложных религий могут искренне думать, что они поклоняются истинному Богу, но в действительности они служат Сатане. (2 Коринфянам 11:3) Спиритизм – когда люди призывают духов, чтобы они охраняли их, вредили другим людям, предсказывали будущее и совершали чудеса. За всеми этими действиями стоит злая сила – Сатана! – голос старца содрогнулся от ненависти и отвращения. Кроме того, Сатана обманывает людей, возбуждая в них крайнюю национальную гордость, и побуждая их поклоняться политическим организациям, - старейшина предостерегающе воздел перст. – Люди порой считают, что их народ или раса лучше других. Но это неправда.

Артём потёр шею, на которой всё ещё оставался красный рубец, и кашлянул. С последним он не мог не согласиться.

- Бытует мнение, что трудности человечества устранят политические организации. Убеждённые в этом отвергают Царство Бога. Но проблемы человечества решит только Царство Иеговы. А теперь скажу вам, о братья, почему необходимо сопротивляться Диаволу. Чтобы заставить отойти от Иеговы, Сатана может прибегнуть к гонениям и противодействию. Кто-то из ваших близких может рассердиться на вас за то, что вы изучаете Библию. Другие могут начать насмехаться над вами. Но кому вы обязаны своей жизнью?! – вопросил старец, и железные нотки зазвенели в его голосе. – Сатана хочет запугать вас! Чтобы вы перестали узнавать об Иегове! Не позволяйте! Сатане! Одержать! Верх! – голос его зарокотал подобно раскатам грома. – Сопротивляясь Диаволу, докажете Иегове и покажете, что вы за владычество его! – и толпа восторженно заревела.

Одним мановением руки старейшина Иоанн остановил всеобщую истерию, чтобы завершить собрание последним, пятым уроком.

- Что Бог замыслил для земли? – обратился он к присутствующим, вопросительно разводя руками. – Иегова сотворил землю, чтобы на ней вечно и счастливо жили люди! Он хотел, чтобы землю населяло праведное, радостное человечество. (Псалом 113:24) Земля никогда не будет уничтожена. Она будет существовать вечно! – пообещал он.

Артём не выдержал и фыркнул, и на него тут же устремилось несколько гневных взглядов, а брат Тимофей погрозил ему пальцем.

- Первые люди, Адам и Ева, согрешили, намеренно нарушив закон Бога. Поэтому Иегова изгнал их из рая, и рай был утерян. (Бытие 3:1 – 6) Но Иегова не забыл, для чего сотворил землю. Он обещал превратить её в рай, в котором будут вечно жить люди. Как Бог исполнит свой замысел? – поинтересовался старец у самого себя.

Судя по затянувшейся паузе, сейчас должен был последовать ключевой момент, и Артём весь обратился в слух.

- Прежде чем земля станет раем, должны быть удалены злые люди (Псалом 36:38) – зловеще произнёс Иоанн. Нашим предкам было завещано, что очищение случится в Армагеддоне – Божьей войне по уничтожению зла. Затем Сатана будет скован на 1000 лет. Не будет никого, кто вредил бы земле. В живых останется только народ Бога! 1000 лет над землёй будет править Царь Христос Иисус!

Старец обратил свой пылающий взор на ближние ряды присутствующих и медленно оглядел их.

- Понимаете ли вы, что это значит? Понимаете ли вы, что это значит? Божья война по уничтожению зла уже закончена! То, что случилось с этой грешной землёй – это и есть Армагеддон! Зло испепелено! Согласно предречённому, выживет только народ Бога. Мы, живущие в метро – и есть народ Божий! Мы выжили в Армагеддоне! Царство Божие грядёт! Вскоре не будет ни старости, болезней, смерти! Больные избавятся от недугов, старые вновь станут молодыми! (Иов 32:35, Исаия 33:24) При Тысяселетнем Правлении Иисуса верные Богу люди превратят землю в рай, Бог воскресит к жизни миллионы умерших!

Артём вспомнился разговор Сухого с Хантером, о том, что уровень радиации на поверхности не упадёт в течение по крайней мере 50 лет, о том, что человечество обречено, что грядут другие виды... Старец же не пояснял, как именно произойдёт так, что поверхность земли превратится в цветущий рай, и хотя Артёму хотелось спросить его, что за жуткие растения могут цвести в этом выжженном раю, и какие люди осмелятся подняться наверх, чтобы населить его, и были ли его родителями детьми Сатаны и за это ли погибли в войне по уничтожению зла, но он не сказал ничего из этого. Такая горечь и такое недоверие переполнили его, что глазам стало горячо и он со стыдом проследил влажный путь слезы вниз по щеке. Собравшись с силами, он произнёс вслух только одно:

- А скажите, что говорит Иегова, Бог наш истинный, о безголовых мутантах?

Вопрос повис в воздухе. Старейшина Иоанн не удостоил его даже взглядом, но стоявшие рядом с ним оглянулись на него испуганно и отчуждённо, и вокруг него тут же образовалась пустота, такая же сфера отчуждения, словно он снова испускал зловоние. Брат Матфей взял его было за руку, но Артём с силой вырвался и расталкивая тесно толпившихся братьев, стал пробираться к выходу. Несколько раз ему пытались поставить подножку, однажды кто-то даже ударил кулаком в спину, и вслед нёсся возмущённый шёпот.

Он выбрался из Зала Царства и пошёл через столовую. Здесь теперь было много народу, все сидели за столами, перед ними стояли пустые алюминиевые миски, а посередине происходило что-то любопытное, и все глаза были устремлены туда.

- Прежде чем мы приступим к трапезе, братия, - говорил худой невзрачный человек с кривым носом, - давайте послушаем маленького Давида и его историю, которая дополнит услышанную сегодня проповедь о насилии.

Он отошёл в сторону, и его место занял пухлый курносый мальчик с зачёсанными белёсыми волосами.

- Он был в ярости, и хотел меня поколотить, - начал Давид тем тоном, каким обычно дети рассказывают заученное наизусть стихотворение. – Наверное, просто потому, что я был маленького роста. Я попятился от него и закричал: «Стой! Подожди! Не бей меня! Я же тебе ничего не сделал. Чем я тебя обидел? Ты лучше расскажи, что случилось?» - и лицо Давида приняло отрепетированно-одухотворённое выражение.

- И что же сказал тебе этот ужасный громила? – взволнованно вступил худой.

- Оказалось, что кто-то украл его завтрак, и он просто выплеснул раздражение на первого встречного, - объяснил Давид, но в его голосе что-то заставляло усомниться в том, что он сам хорошо понимает смысл только что сказанного им.

- И как ты поступил? – нагнетая напряжение, давил худой.

- Я просто сказал ему: «Если ты меня побьёшь, это не вернёт тебе твой завтрак», и предложил ему вместе пойти к брату повару, чтобы рассказать ему о случившемся. Мы попросили для него ещё один завтрак. Он пожал мне после этого руку и всегда был со мной дружелюбен.

- Присутствует ли здесь обидевший маленького Давида? – внезапно спросил худой следовательским голосом.

Вверх тут же взметнулась рука, и какой-то крупный парень лет двадцати с глупым и злобным лицом начал пробираться к импровизированной сцене, чтобы рассказать, какое чудесное действие на него оказали слова маленького Давида. Ему это далось непросто, малыш был явно способнее в заучивании слов, смысла которых он не понимал. Когда представление закончилось, и маленького Давида и раскаявшегося громилу проводили одобрительными аплодисментами, худосочный тип снова заступил на их место и задушевно обратился к сидящим:

- Да, кроткие слова обладают огромной силой! Как говорится в Притчах, «кроткая речь переламывает кость» (Притчи 25:15)! Мягкость и кротость – не есть слабость, о возлюбленные братья мои, за мягкостью скрывается огромная сила воли! И примеры из Святой Библии доказывают это! – и, найдя в замусоленной книжке нужную страницу, он воодушевлённо принялся зачитывать какую-то историю.

Артём двинулся дальше, провожаемый удивлёнными взглядами, и наконец выбрался в первый вагон. Там его никто не задерживал, и он хотел было выйти на пути, но стражник Башни, добродушный и невозмутимый толстяк, приветствовавший радушно его при входе, перегородил теперь ему своей тушей путь, и нахмурив густые брови, спросил строго, имеет ли Артём разрешение на выход. Обойти его никак было нельзя, он заполнял собой весь проход, и оттолкнуть его тоже казалось невозможным.

Подождав с полминуты объяснений, охранник с сухим треском размял свои кулачищи и двинулся на Артёма. Загнанно оглядываясь по сторонам, тот вспомнил историю маленького Давида. Может быть, вместо того, чтобы кидаться на слоноподобного стражника, стоило узнать у него, не украл ли кто его завтрак?

К счастью, тут подоспел брат Тимофей, и любяще посмотрев на охранника, произнёс:

- Этот отрок может идти, мы никого здесь не удерживаем против его желания.

И стражник, удивлённо посмотрев на него очевидно, послушно отступил в сторону.

- Но позволь мне сопровождать тебя хоть недолго, о возлюбленный брат мой Артём, - пропел брат Тимофей, и Артём, не в силах сопротивляться магии его голоса, кивнул головой.

- Может, в первый раз тебе и показалось непривычным то, как мы здесь живём, - успокаивающе говорил Тимофей, - но теперь семя Божье заронено и в тебя, и видят глаза мои, что упало оно на благодатную почву. Хочу рассказать тебе только, как не следует тебе поступать теперь, когда Царство Божие близко, как никогда, чтобы не был ты отвергнут.Ты должен научиться ненавидеть зло, и избегать дел, которые Бог ненавидит: блуд, подразумевающий неверность, скотоложество, кровосмешение и гомосексуализм, азартные игры, ложь, воровство, приступы гнева, насилие, колдовство, спиритизм, пьянство, - скороговоркой перечислял брат Тимофей, беспокойно заглядывая Артёму в глаза, - если ты любишь Бога и хочешь ему угождать, избавься от таких дел! Помощь тебе могут оказать зрелые друзья твои, - намекая, должно быть, на себя, прибавил он. – Чти имя Бога, проповедуй о Царстве Бога, не участвуй в делах этого злого мира, отрекись от людей, которые говорят тебе обратное, ибо Сатана глаголет их устами, - обезнадёженно уже бормотал он, но Артём не слышал ничего, он шёл всё быстрее, и брат Тимофей уже не поспевал за ним. – Скажи, где я смогу найти тебя в следующий раз? – запыхавшись, взывал он уже с приличного расстояния, почти невидимый.

Артём промолчал и перешёл на бег, и тогда сзади, из темноты, донёсся отчаянный вопль:

- Верни балахон!!

Артём бежал вперёд, спотыкаясь, не видя перед собой ничего, несколько раз он сильно упал, разодрав о бетонный пол ладони и ссадив колени, но останавливаться было нельзя, слишком хорошо и отчётливо ему виделся чёрный автомат на пульте, и сейчас он уже не так верил в то, что братья предпочтут кроткое слово насилию, если смогут догнать его.

Он был ещё на шаг ближе к своей цели, он совсем уже недалеко находился от Полиса, он шёл по той же линии, и оставалось пройти только две станции. Главное, идти вперёд, не сворачивая ни на шаг с пути, и тогда... Неужели, не может быть...

Он вышел на Серпуховскую и, не задерживаясь на ней ни секунды, сверив только направление, снова нырнул в чёрную дыру впереди.

Но здесь с ним что-то случилось.

PLAY Забытое уже чувство страха туннеля словно рухнуло на него сверху, прижав к земле, вдавив обмякшие ноги в гравий, мешая идти, думать, дышать. Ему казалось, что теперь у него появилась привычка, что после всех его странствий оно теперь оставит его и не посмеет больше ему досаждать. Он не чувствовал ни страха, ни тревоги, когда шёл от Китай-Города к Пушкинской, ни когда ехал от Тверской к Павелецкой, даже когда он совсем один шагал от Павелецкой к Добрынинской. И вот оно вернулось.

С каждым шагом вперёд это угнетало, давило его всё больше, хотелось немедленно развернуться и броситься, сломя голову, на станцию, где был хоть какой-то свет, где были люди, где спину не щекотало постоянное ощущение чьего-то злобного и пристального взгляда.

Он слишком много общался с людьми и от этого перестал чувствовать то, что нахлынуло на него тогда, при выходе с Алексеевской – что метро – это не просто некогда сооружённое транспортное предприятие, не просто атомное бомбоубежище, не просто обиталище нескольких десятков тысяч человек. Что в него кто-то вдохнул собственную, загадочную, ни с чем не сравнимую жизнь, что оно обладает неким непривычным и непонятным человеку разумом и чуждым ему сознанием.

Это ощущение было таким чётким и ярким в эту минуту, что Артём подумал, что страх туннеля – это просто враждебность этого огромного существа, ошибочно принимаемого людьми за своё последнее пристанище, к мелким созданиям, копошащимся в его теле. Оно не хотело сейчас, чтобы Артём шёл вперёд, оно противопоставило его стремлению добраться во что бы то ни стало до конца своего пути, до Цели, свою волю, древнюю, могучую, и его сопротивление нарастало с каждым пройдённым метром.

Он шёл всё так же, в кромешной темноте, и от этого словно выпав из пространства и из течения времени, он не видел собственных рук, даже если подносил их к самому лицу, и ему чудилось, что его тело отныне перестало существовать, он будто не ступал по туннелю, а чистой субстанцией разума парил в неизвестном измерении.

Он не видел уходящих назад стен, и от этого казалось, что он стоит на месте, и не продвигается вперёд ни на шаг, что цель его пути так же недостижима, как и пять, и десять минут назад. Да, ноги перебирали шпалы, и это могло свидетельствовать о том, что он перемещается в пространстве. С другой стороны, сигнал, оповещавший его мозг о каждой новой шпале, на которую ступала, осязая её, нога, был таким однотипным, будто записанным однажды и теперь бесконечно проигрывавшимся. Это тоже заставляло усомниться в реальности движения. Приближается ли он, двигаясь? Вспомнилось внезапно во всех деталях явившееся ему видение, которое давало казавшийся спасительным ответ на мучивший его вопрос.

Он тряхнул головой, выкидывая из неё эти глупые, никчемные, парализующие мышцы и рассудок мысли, но они словно выпустили распорки, только укрепились от этого проявления слабости в его голове, и мешали всё сильнее. И тогда, то ли от страха из-за того неведомого, злого, враждебного, что собиралось, сгущалось за его спиной, то ли чтобы доказать себе, что он всё-таки перемещается, движется, он метнулся вперёд с утроенной силой. И еле успел остановиться, шестым чувством угадав впереди себя препятствие и чудом не налетев на него.

Осторожно ощупав руками холодное ржавое железо, торчащие из резиновых прокладок стеклянные осколки, стальные блины колёс, он узнал в загадочной преграде поезд. Состав, кажется, был заброшен, во всяком случае, вокруг ничего слушно не было. Вспомнив страшный рассказ Михаила Порфирьевича, внутрь подниматься Артём не стал, и вместо этого прошёл вдоль поезда, прижимаясь к стене туннеля. Когда состав наконец закончился, он вздохнул с облегчением и заспешил дальше, снова перейдя на бег.

В темноте это было действительно трудно, но ноги приноровились, и он бежал, бежал, пока вдруг где-то впереди и чуть сбоку не засиял красноватый свет костра.

Это было непередаваемое облегчение – знать, что он находится в реальном мире, и рядом с ним есть настоящие люди, неважно, как они настроены по отношению к нему, пусть это будут убийцы, воры, сектанты, революционеры, не имеет значения, главное, что это были подобные ему создания из плоти и крови. Он ни на секунду не сомневался, что у них он сможет найти убежище и укрыться от незримого огромного существа, что хотело задушить его; или, может, от собственного взбесившегося разума?

PLAY Перед ним предстала настолько странная картина, что он не мог с уверенностью сказать, вернулся ли он в действительность, или скитается всё ещё по закоулкам собственного сознания.

На станции Полянка, а это могла быть только она, горел всего один костёр, несильный, наверное, но больше никаких источников света здесь не было, и поэтому он казался ярче, чем электрические лампы на Павелецкой. У костра сидели два человека, один спиной, другой лицом к нему, но ни один из них не заметил и не услышал Артёма, они словно были отделены от него невидимой стеной, изолировавшей их от внешнего мира.

Вся станция, сколько её видно было в свете костра, была завалена невообразимым разнообразным хламом, можно было различить очертания сломанных велосипедов, автомобильных покрышек, остатками мебели и какой-то аппаратуры, высилась гора макулатуры, из которой сидящие время от времени брали стопку газет, или книгу, и подбрасывали в костёр. Прямо перед огнём стоял на подстилке чей-то белый гипсовый бюст, а рядом с ним уютно свернулась кошка. Больше здесь не было ни одной души.

Один из сидящих что-то неспеша рассказывал другому. Приблизившись, Артём начал разбирать:

- Вот ведь муссируют слухи про Университет... Совершенно ошибочные, между прочим. Это всё отголоски древних мифов о Подземном Городе в Раменках. Тот, что был частью Метро-2. Но, конечно, нельзя ничего с полной уверенностью отрицать. Здесь вообще ничего нельзя говорить с полной уверенностью. Империя мифов и легенд. Метро-2 было бы, конечно, главным, золотым мифом, если бы о нём знало больше людей. Взять хотя бы веру в Невидимых Наблюдателей!

Артём подошёл к ним совсем близко, когда тот, что сидел к нему спиной, сообщил своему собеседнику:

- Там кто-то есть.

- Конечно, - покивал головой второй.

- Можешь присесть с нами, - сказал первый, обращаясь к Артёму, но не поворачивая к нему своей головы. – Всё равно дальше сейчас нельзя.

- Почему? – забеспокоился Артём. – Там что, кто-нибудь есть, в этом туннеле?

- Ну разумеется, никого. Кто туда сунется? Туда ведь сейчас нельзя, я же говорю. Так что садись, - терпеливо пояснил сидящий спиной.

- Спасибо, - Артём сделал несмелый шаг вперёд и сел напротив бюста.

Им было уже за сорок. Один – седеющий, в квадратных очках, второй – светловолосый, худой, с небольшой бородкой. Одеты оба были в старые ватники, подозрительно несоответствовавшие их лицам. Они курили, вдыхая дым через тонкий шланг из похожего на кальян приспособления, от которого шёл кружащий голову аромат.

- Как зовут? – поинтересовался светлый.

- Артём, - механически ответил он, занятый изучением этих странных людей.

- Артём его зовут, - передал светлый второму.

- Ну это-то понятно, - откликнулся тот.

- Я – Евгений Дмитриевич. А это – Сергей Андреевич, - представился светловолосый.

- Может, не стоит так официально? – усомнился Сергей Андреевич.

- Нет, Серёж, раз уж мы с тобой дожили до этого возраста, надо пользоваться. Статус там и всё такое, - возразил Евгений Дмитриевич.

- Ну и что дальше? – спросил тогда Сергей Андреевич у Артёма.

Вопрос прозвучал очень странно, словно он требовал продолжения, хотя никакого начала не было, и Артёма это сильно озадачило.

- Ну, Артём и Артём, но это ещё ничего не значит. Где живёшь, куда идёшь, во что веришь, во что не веришь, кто виноват, и что делать? – объяснил мысль Сергея Андреевича светловолосый.

- Как это тогда, помнишь? – сказал вдруг непонятно к чему Сергей Андреевич.

- Да-да! – засмеялся Евгений Дмитриевич.

- На ВДНХ живу... жил раньше, во всяком случае, - нехотя начал Артём.

- Как это... Кто положил сапог на пульт управления? - усмехнулся светловолосый.

- Да! Нет больше никакой Америки! – ухмыльнулся Сергей Андреевич, снимая очки и разглядывая их напросвет.

Артём опасливо посмотрел на них ещё раз. Может, надо просто уйти отсюда, пока не поздно? Но то, о чём они говорили, прежде чем заметили его, удерживало его у этого костра.

- А что вы говорили про Метро-2? Вы простите, я подслушал немного, - признался он застенчиво.

- Хочешь приобщиться к главной легенде метро? – покровительственно улыбнулся Сергей Андреевич. – Что именно тебя беспокоит?

- Но вот вы про какой-то подземный город говорили, и про каких-то наблюдателей...

- Ну, вообще Метро-2 – это убежище богов советского пантеона на время Рагнарёка, если силы зла одержат верх... – уставясь в потолок и пуская дым колечками, неспеша начал Евгений Дмитриевич. – Легенды гласят, что под городом, мёртвое тело которого лежит там, наверху, было построено ещё одно метро, для избранных. То, что ты видишь вокруг себя – метро для стада. То, о котором говорят легенды – для пастухов и их псов. В начале начал, когда пастухи не утратили ещё власти над стадом, они правили оттуда, но потом их сила иссякла, и овцы разбрелись. Только одни врата соединяли эти два мира, и, если верить преданиям, они находились там, где теперь карта рассечена пополам багровым рубцом – на Сокольнической ветке, где-то за Спортивной. Потом – происходит нечто, отчего выход в Метро-2 закрывается навеки. Живущие здесь утрачивают всякие знания о том, что происходит там, и само существование Метро-2 становится чем-то мифическим и нереальным. Но, - он поднял палец вверх, - несмотря на то, что выхода в Метро-2 больше нет, на самом деле это вовсе не означает, что оно само перестало существовать. Напротив. Оно вокруг нас. Его туннели оплетают перегоны нашего метро, а его станции находятся, может, всего в нескольких шагах за стенами наших станций. Эти два сооружения неразделимы, они – как кровеносная система и лимфатические сосуды одного организма. И те, кто верят, что пастухи не могли бросить своё стадо на произвол судьбы, говорят, что они присутствуют неощутимо в нашей жизни, направляют нас, следят за каждым нашим шагом, но никак не проявляют себя при этом и не дают о себе знать. Это и есть вера в Невидимых Наблюдателей.

Кошка, свернувшаяся калачиком рядом с закоптившимся бюстом, подняла голову и открыв громадные лучисто-зелёные глаза, посмотрела на него неожиданно ясно и осмысленно, её взгляд не имел ничего общего со взглядом животного, и Артём не смог бы сейчас поручиться, что её глазами его сейчас не изучает внимательно кто-то другой. Но стоило кошке зевнуть, вытянув розовый острый язычок, и, уткнувшись мордочкой в свою подстилку, погрузиться в дремоту, как наваждение рассеялось.

- Но почему они не хотят, чтобы люди знали о них? – вспомнил Артём свой вопрос.

- На это есть две причины. Во-первых, овцы грешны тем, что отвергли своих пастухов в минуту их слабости. Во-вторых, за то время, когда Метро-2 оказалось отрезанным от нашего мира, развитие пастухов шло иначе, нежели наше, и теперь они являют собой не людей, а существ высшего порядка, чья логика нам непонятна и мысли неподвластны. Неизвестно, что задумано ими для нашего метро, но в их силах изменить всё, они могут вернуть нас в утраченный прекрасный мир, потому что они снова обрели своё былое могущество. Но оттого, что мы взбунтовались против них однажды и предали их, они не участвуют больше в нашей судьбе. Однако, они присутствуют повсюду и им ведом каждый вздох, каждый шаг, каждый удар, - всё, что происходит в метро. Пока они просто наблюдают. И только когда мы искупим свой страшный грех, они обратят свой благосклонный взор на нас и протянут нам руку. Тогда начнётся возрождение. Так говорят те, кто верит в Невидимых Наблюдателей, - и он замолчал, вдыхая ароматный дым.

- Но как люди могут искупить свою вину? – спросил Артём.

- Это неизвестно никому, кроме самих Невидимых Наблюдателей. Людям этого не понять, потому что они не разумеют ни логику, ни промысел Наблюдателей.

- Но тогда выходит, что люди не смогут искупить свой грех перед ними никогда? – недоумевал Артём.

- Тебя это расстраивает? – пожал плечами Евгений Дмитриевич и выпустил ещё два больших красивых кольца, так что одно из них проскользнуло сквозь второе.

Повисла тишина, сначала лёгкая и прозрачная, но постепенно загустевающая и делающаяся всё громче и ощутимей. Артём ощутил нарастающую потребность разбить её чем угодно, любой ничего не значащей фразой, даже и пустым бесмысленным звуком.

- А вы откуда? – придумал он.

- Я раньше жил на Смоленской, недалеко от метро, минут пять, - ответил Евгений Дмитриевич, и Артём поражённо уставился на него: как же это он жил недалеко от метро? Недалеко от станции, он имел в виду, в туннеле, наверное?

- Надо было через чебуречные палатки идти, мы там пиво иногда покупали, а рядом с этими палатками всё время проститутки стояли, у них там был... э... штаб, - продолжил Евгений Дмитриевич, и Артём начал догадываться, что речь идёт о древнем времени, о том, что было ещё до.

- Да... Я вот тоже недалеко оттуда, на Калининском, в высотке, - сказал Сергей Андреевич. - Кто-то мне говорил лет пять назад, знакомый сталкер ему рассказывал, он там в Дом Книги забирался, что от этих высоток теперь одна труха осталась... Так вот Дом Книги стоит, и книги даже лежат нетронутые, представляешь? А от высоток пыль только да блоки бетонные. Странно.

- А как тогда было вообще жить? – поинтересовался Артём.

Он любил задавать этот вопрос старикам, и послушать потом, как они, бросив все дела, с удовольствием принимаются вспоминать, как же это было тогда. Их глаза затягивались мечтательной поволокой, голос начинал звучать совсем по-другому, и лица будто молодели на десятки лет. И пусть те картины, которые вставали перед их мысленным взором ни в чём не походили на образы, рисовавшиеся Артёму во время их рассказов, всё равно это было очень увлекательно.

- Ну, видишь ли, было очень хорошо. Мы тогда...э...зажигали, - затягиваясь, ответил Евгений Дмитриевич.

Здесь Артёму точно представилось не то, что имел в виду светловолосый, и второй, видя его замешательство, поспешно разъяснил:

- Веселились, хорошо проводили время.

- Да, именно это я имел в виду. Хорошо зажигали, - подтвердил Евгений Дмитриевич. – У меня был зелёный «Москвич-2141», я на него всю зарплату спускал, ну, музыку там сделать, потом масло поменять, однажды сдуру даже карбюратор спортивный поставил, - он явно перенёсся душой в те сладкие времена, когда можно было запросто взять и поставить спортивный карбюратор, и на лице его появилось то самое мечтательное выражение, которое Артём так любил, жаль только, что из сказанного было так мало понятно.

- Вряд ли он знает даже, что такое «Москвич», не говоря уже о карбюраторах, - оборвал сладкие воспоминания Сергей Андреевич.

- Как это не знает? – худой упёрся гневным взглядом в Артёма.

Артём принялся рассматривать потолок, собираясь с мыслями.

- А почему это вы здесь книги жжёте? - перешёл он в контрнаступление.

- Прочитали уже, - ответил Евгений Дмитриевич.

- В книжках правды нет! – назидательно добавил Сергей Андреевич.

- А вот что это на тебе за наряд? Ты, часом, не сектант? – нанёс ответный удар Евгений Дмитриевич.

- Нет, нет, что вы, - поспешил оправдаться Артём. – Но они меня подобрали, помогли, когда мне очень плохо было, - в общих чертах описал он своё состояние, не уточняя, как именно и насколько ему было плохо.

- Да-да, именно так они и работают. Узнаю почерк. Сирые и убогие...э... или что-то в этом духе, - закивал Евгений Дмитриевич.

- Но знаете, я у них был на собрании – они там очень странные вещи говорят, я постоял, послушал, но долго не выдержал. Например, что главное злодеяние Сатаны – в том, что он захотел себе тоже славы и поклонения... Я думал раньше, что там всё было намного серьёзней. А тут просто ревность, оказывается. Неужели мир – так прост, и весь крутится вокруг того, что кто-то делит славу и поклонников?

- Мир не так прост, - успокаивающе заверил его Сергей Андреевич, забирая кальян у светловолосого и делая вдох.

- И ещё кое-что... Вот они там говорят, что главные качества Бога – это милосердие, доброта, готовность прощать, что он - Бог любви, и что он всемогущ. Но при этом за первое же ослушание человека изгоняют из рая и делают смертным. Потом несчётное количество людей умирает, не страшно, и под конец Бог посылает своего сына, чтобы тот спас людей. При этом тот погибает сам, страшной смертью, я и раньше слышал, он перед смертью взывал к Богу, спрашивал, почему он его оставил. И всё это для чего? Для того, чтобы тот своей кровью искупил грех первого человека, которого Бог сам же и спровоцировал и наказал, и люди вернулись в рай и вновь обрели бессмертие. Какая-то бессмысленная возня, ведь можно просто не наказывать так строго всех их за то, что они не даже делали. Или отменить наказание за сроком давности, но зачем жертвовать любимым якобы сыном да ещё и предавать его? Где здесь любовь, где здесь готовность прощать, и где здесь всемогущество?

- Примитивно и грубовато изложено, но в общих чертах верно, - передавая кальян товарищу, отозвался Сергей Андреевич о страстной Артёмовой речи.

- PLAY Вот что я могу сказать по этому поводу, - набирая в лёгкие дым и блаженно улыбаясь, Евгений Дмитриевич прервался на минуту, а потом продолжил, - так вот, если их бог и имеет какие-то качества, или там отличительные свойства – это уж точно не любовь, не справедливость, и не всепрощение. Судя по тому, что творилось на земле с момента её...эээ... сотворения, богу свойственна только одна любовь – он любит разнообразные интересные истории. Сначала устроит заваруху, а потом смотрит, что из этого выйдет. Если пресно выходит – перцу добавит. Так что прав был старик Шекспир: весь мир - театр, вот только вовсе не тот, на который он намекал, - заключил он.

- Только с сегодняшнего утра ты уже успел наговорить на несколько столетий горения в аду, - заметил Сергей Андреевич.

- Значит, тебе всегда там будет с кем поболтать, - и Евгений Дмитриевич передал кальян обратно.

- С другой стороны, сколько полезных и интересных знакомств там можно завязать, - словно взвешивая, сказал тот.

- Например, среди высшей иерархии католической церкви...

- Да, они-то уж точно. Но если уж строго говорить, то и наши...

Оба они явно не очень верили в то, что за всё сказанное сейчас придётся когда-то расплачиваться. Но сказанные Евгением Дмитриевичем слова о том, что происходящее с человечеством – просто интересная история, навело Артёма каким-то образом на другую мысль.

- Я вот довольно много разных книг читал, - сказал он, - и меня всегда удивляло, что там всё не как в жизни. Ну, понимаете, там события выстраиваются в линию, и всё друг с другом связано, одно из другого вытекает, и ничего просто так не происходит. Но ведь на самом-то деле всё совершенно по-другому! Ведь жизнь – она просто наполнена бессвязными событиями, они происходят с нами в случайном порядке, и нет такого, чтобы всё шло в логической последовательности. Или вот ещё – книги, например, заканчиваются в том месте, где обрывается логическая цепочка. То есть, есть начало – развитие – потом пик – и конец.

- Кульминация, а не пик, - поправил его Сергей Андреевич, со скучающим видом выслушивающий Артёмовы наблюдения.

Евгений Дмитриевич тоже не проявлял особого интереса к его высказываниям, он подвинул к себе курительное устройство и, втянув ароматный дым, задержал дыхание.

- Хорошо, кульминация, - слегка обескураженно продолжил Артём. – Но в жизни-то всё не так, логическая цепочка, во-первых, может не прийти к своему концу, а во-вторых, если она и придёт, то на этом ничего не заканчивается.

- Ты имеешь в виду, что жизнь не имеет сюжета? – помог ему сформулировать Сергей Андреевич.

Артём задумался на минуту, и потом кивнул.

- А в судьбу ты веришь? – склонив голову на бок и изучающе оглядывая Артёма, спросил Сергей Андреевич, а Евгений Дмитриевич заинтересованно оторвался от кальяна.

- Нет, - решительно отрезал Артём. – Нет никакой судьбы. Просто случайные события, которые с нами происходят, а мы потом уже сами придумываем.

- Зря, зря... – разочарованно вздохнул Сергей Андреевич, смотря на Артёма строго поверх своих очков. – Вот я тебе предложу сейчас маленькую теорию, а ты сам посмотри, подходит ли она к твоей жизни. Мне так кажется, что жизнь, конечно, пустая, и смысла в ней в целом нет, и нет судьбы, то есть такой определённой, явной, так чтобы родился – и всё, уже знаешь: моя судьба – быть там, космонавтом, или, скажем балериной, или погибнуть во младенчестве, хотя это, конечно, хуже. Нет, не так. Когда живёшь сквозь отведённое время... как бы это объяснить... Может случиться, что происходит с тобой какое-то событие, которое заставляет тебя совершать определённые поступки и принимать определённые решения, причём у тебя есть свободный выбор – хочешь, сделай так, хочешь, этак. Но если ты примешь правильное решение, то дальнейшие вещи, которые с тобой будут происходить – это уже будут не просто случайные, как ты выражаешься, события... Они будут обусловлены тем выбором, который ты сделал. Я не имею в виду, что если ты решил жить на Красной Линии до того, как она стала красной, тебе оттуда уже никуда не деться, и вещи с тобой будут происходить соответствующие, я говорю о более тонких материях. Но в общем, если ты опять встал на перепутье и опять принял нужное решение, потом перед тобой встанет выбор, который тебе уже не покажется случайным, если ты, конечно, догадаешься и сумеешь осмыслить его. И твоя жизнь перестанет постепенно быть просто набором случайностей, она превратится... в сюжет, что ли, всё будет соединено некими логическими, не обязательно прямыми связями, и вот это и будет твоя судьба. На определённой стадии, если ты достаточно далеко зашёл по своей стезе, твоя жизнь настолько превращается в сюжет, что с тобой начинают происходить странные, необъяснимые с точки зрения голого рационализма или твоей теории случайных событий вещи. Но зато они будут очень хорошо вписываться в логику сюжетной линии, в которую теперь превратилась твоя жизнь. То есть судьбы просто так не бывает, к ней надо прийти, и если события в твоей жизни соберутся и начнут выстраиваться в сюжет, тогда тебя может забросить в такие дали... Самое интересное, что сам человек может и не подозревать, что с ним это происходит, или представлять себе происходящее в корне неверно, пытаться систематизировать события в соответствии со своим мировоззрением. Но у судьбы - своя логика.

И эта странная теория, показавшаяся Артёму вначале полной абракадаброй, вдруг заставила его посмотреть под другим углом на всё то, что случилось с ним с самого начала, когда он согласился на предложение Хантера дойти до Полиса.

Теперь все его приключения, все его странствия, до этого видевшиеся ему скорее как безуспешные, отчаянные попытки мотылька пробиться к сияющей лампочке, к которой он стремился отовсюду, куда бы его не забрасывало, к которой его тянуло, как к магниту, хотя он и сам уже почти не осознавал, зачем ему это надо, представали перед ним в ином свете, казались ему сложно организованной системой, словно образуя вычурную, но продуманную конструкцию.

Ведь если считать это согласие первым шагом по стезе, как назвал её Сергей Андреевич, то все последующие события – и экспедиция на Рижскую, и то, что на Рижской к нему сам подошёл Бурбон, и Артём не отшатнулся от него – следующий шаг, и то, что Хан вышел Артёму навстречу, хотя вполне мог остаться на Сухаревской, а он тогда остался бы в туннеле, навсегда. Но это ещё можно было объяснить и по-другому, во всяком случае, сам Хан называл совсе иные причины своих действий. Потом он попадает в плен к фашистам, на Тверскую, его должны повесить, но по маловероятному стечению обстоятельств интернациональная бригада решает нанести удар по Тверской именно в этот день. Ударь они на день раньше, на день позже – смерть была бы неминуема, но тогда прервался бы его поход.

Могло ли так быть в действительности, что упорство, с которым он продолжал свой путь, влияло на дальнейшие события? Неужели та решимость, злость, отчаяние, которые побуждали его делать каждый следующий шаг, могли неизвестным образом формировать действительность, сплетая из беспорядочного набора происшествий, чьих-то поступков и мыслей - стройную систему, как сказал Сергей Андреевич, превращая обычную жизнь в сюжет?

На первый взгляд, ничего такого произойти не могло. Но если задуматься... Как иначе объяснить тогда то, что он встретил Марка, который предложил ему единственный возможный способ проникнуть на территорию Ганзы, и главное, самое главное, то, что пока он мирился со своей долей, расчищая нужники, судьба, казалось, отвернулась от него, но когда он не пытаясь даже осмыслить своих действий пошёл напролом – случилось невозможное, и охранник, который был просто обязан стоять на своём посту, куда-то исчез, и не было даже никакой погони? Значит, когда он вернулся с уходящей вбок кривой тропки на свою стезю, поступил в соответствии с сюжетной линией своей жизни, на той стадии, где он находился сейчас, это смогло вызвать уже серьёзные искажения реальности, исправив её так, чтобы эта линия могла беспрепятственно развиваться дальше?...

Тогда это должно означать, что отступись он от своей цели, сойди со своей стези – как судьба тут же отвернётся от него, её призрачный щит, оберегающий сейчас Артёма от гибели, тотчас рассыпется на куски, тонкая линия, по которой он осторожно ступает, оборвётся, и он останется один на один с бушующей действительностью, взбешённой его дерзким посягательством на свою хаотическую сущность... Может, тот, кто попробовал обуздать её однажды, у кого хватило храбрости продолжить это уже после того, как зловещие тучи начали сгущаться над его головой, не может просто так сойти с пути? Или же ему это сойдёт с рук, но с этих пор его жизнь превратится в нечто абсолютно заурядное, серое, в ней больше не случится никогда ничего необычного, волшебного, необъяснимого, потому что сюжет будет оборван, а на герое поставят крест?

Значит ли это, что он не просто не имеет права, но уже не может теперь отступить со своего пути? Вот она, судьба? Судьба, в которую он не верил, и не верил только потому, что не умел воспринять правильно происходившее с ним, не умел прочесть знаки, стоящие вдоль его пути, и продолжал наивно считать уходящий к далёким горизонтам проложенный специально для него тракт - путаным переплетением заброшенных тропинок, ведущих в разных направлениях?

Но если он ступал по своей стезе, если события его жизни образовывали стройный сюжет, обладавший властью над человеческой волей и рассудком, так что его враги слепли, а друзья прозревали, чтобы прийти вовремя ему на помощь, управлявший реальностью, так что непреложные законы вероятности послушно, словно пластилин, меняли свою форму под натиском растущей мощи невидимой длани, двигающей его по шахматной доске жизни, и подброшенная вверх монета могла бы теперь десятки раз подряд падать орлом вверх, будь это необходимо для продолжения его пути... Если это было действительно так, то отпадал сам собою тот вопрос, на который раньше оставалось только угрюмо молчать, стискивая зубы – вопрос «Зачем всё это?». Теперь его мужество, с которым он признавался сам себе и упрямо твердил другим, что никакого провидения, никакого высшего замысла, никаких законов, никакой справедливости в мире нет, оказывалось ненужным, потому что замысел начинал угадываться, и этой идее уже не хотелось сопротивляться, она была слишком соблазнительна, чтобы отвернуться от неё с тем же твердолобым упорством, с которым отвергал он объяснения, предлагаемые религиями и идеологиями, о которых ему было известно.

И всё вместе это означало только одно.

- Я больше не могу здесь оставаться, - отчётливо произнёс Артём и поднялся, чувствуя, как новой, гудящей силой наполняются его мышцы.

- Я больше не могу оставаться здесь, - повторил он ещё раз, слушая собственный голос. – Мне надо идти. Я должен.

И, забыв все страхи, гнавшие его к этому костерку, он, не оборачиваясь больше ни разу назад, вернулся к краю платформы, спрыгнул на пути, и такое спокойствие, такая уверенность в том, что наконец-то он всё делает правильно, охватили его, словно сбившись было с курса, он всё же встал на прямые блестящие рельсы своей судьбы. Шпалы, по которым он ступал, теперь будто сами уносились назад, не требуя от него никаких усилий за сделанные шаги. Через мгновение он полностью исчез во мгле.

- Красивая теория, правда? - затягиваясь, сказал Сергей Андреевич.

- Можно подумать, ты в неё веришь…- ворчливо отозвался Евгений Дмитриевич, почёсывая кошку за ухом.

ДАЛЬШЕ