ãДмитрий Глуховский, 1998 – 2005

Глава 12

^PLAY Оставался всего один туннель. Всего один туннель, и цель, поставленная перед ним Хантером, цель, к которой он шёл упрямо и отчаянно, достигнута. Два, может, три километра по сухому и тихому перегону, и он на месте. В голове Артёма царила почти такая же гулкая пустота, как в этом туннеле, и он больше не задавал себе вопросов. Ещё сорок минут, и он на месте. Сорок минут, и его поход завершён.

Он даже не отдавал себе отчёта в том, что шагает в кромешной темноте, ноги продолжали, не сбиваясь, отсчитывать шпалы, он словно забыл обо всех угрожавших ему опасностях, о том, что безоружен, у него нет ни документов, ни фонаря, ни оружия, что он наряжен в чудной сектантский балахон, о том, наконец, что он никогда ещё ничего не слышал ни про этот туннель, ни про опасности, подстерегающие в нём путников.

Убеждённость в том, что пока он иследует своей стезе, ему ничего не угрожает, занимала всё место в его сознании. Куда подевался неизбежный, казалось, страх туннелей? Куда пропали усталость и неверие?

Всё испортило эхо.

Из-за того, что в этом туннеле было так пусто, звуки шагов разлетались и назад и вперёд, и, отражённые от стен, гремели, постепенно удаляясь и переходя в шелест, и за спиной, и впереди, и отзывались ещё через такое время, что казалось, звуки издаёт не только Артём, а ещё и кто-то другой.

Через некоторое время это ощущение стало настолько острым, что Артёму захотелось остановиться и прислушаться – продолжает ли эхо шагов жить своей жизнью?

Несколько минут Артём продолжал бороться с искушением, сам не замечая, как его поступь становится всё медленнее и тише, как он помимо своей воли прислушивается – сказывается ли это на громкости эха - пока не остановился совсем. Боясь глубоко вдохнуть, чтобы шум входящего в лёгкие воздуха не помешал ему различить малейшие шорохи вдали, он стоял так в кромешной тьме и ждал.

Тишина.

Теперь, когда он перестал продвигаться вперёд, у него вдруг пропало ощущение реальности пространства. Пока он шёл, то словно цеплялся за действительность подошвами своих сапог, и остановившись посреди чернильного мрака туннеля, он вдруг перестал понимать, где находится.

Показалось.

Но показалось ему ещё и что, когда он наконец опять тронулся с места, еле слышное эхо шагов долетело до ушей ещё до того, как его собственная нога успела ступить на бетонный пол.

Сердце его забилось тяжелее. Но через мгновение он сумел убедить себя, что обращать внимание на все шорохи в туннелях глупо и бессмысленно. Некоторое время Артём старался не прислушиваться к эху вообще. Потом, когда ему почудилось, что теперь последний из затихающих отголосков словно приблизился к нему, он заткнул уши и продолжал идти вперёд. Но и так надолго его не хватило.

Оторвав через пару минут ладони от ушей и продолжая шагать, он к своему ужасу услышал, что эхо его шагов (его?) впереди действительно звучит всё громче, будто идя к нему навстречу. Но стоило ему замереть на месте, как звуки впереди тут же, запаздывая разве что на доли секунды, тоже затихали.

Этот туннель испытывал его, его способность противостоять страху. Но он не сдастся. Он прошёл уже слишком через многое, чтобы испугаться темноты и эха. Эха?

Оно приближалось, теперь в этом не оставалось никакого сомнения. В последний раз Артём остановился, когда призрачные шаги слышались уже метрах в двадцати. Это было так необъяснимо жутко, что, не выдержав, вытирая со лба холодную испарину, Артём, дав петуха, крикнул в пустоту: «Есть там кто-нибудь?»

Эхо послушно отозвалось пугающе близко, и своего голоса Артём не узнал. Дрожащие отголоски понеслись наперегонки в глубину туннелей, теряя звуки: «там кто-нибудь... о-нибудь... будь...», но никто на них так и не отозвался. И вдруг случилось невероятное: они стали возвращаться назад, повторяя его вопрос, в обратном порядке набирая оброненные слоги и становясь всё громче, пока в тридцати шагах от него кто-то не повторил его вопрос испуганным голосом.

Этого Артём вынести не смог. Развернувшись, он пошёл назад, сначала стараясь идти не слишком быстро, а потом и вовсе позабыв о том, что нельзя давать страху поблажек, и спотыкаясь, побежал. Но уже через несколько минут он понял, что теперь отзвуки шагов слышатся на том же расстоянии в двадцать метров. Незримый преследователь не желал отпускать его. Задыхаясь, Артём бежал уже, не разбирая направления, и в конце концов, налетел на туннельную сбойку.

Эхо немедленно стихло. Ещё через пять минут он сумел собрать свою волю в кулак, подняться, и сделать шаг вперёд. Это было верное направление. Покрываясь холодной испариной, Артём понял это из-за того, что с каждым пройденным метром звук шаркающих о бетон подошв становился всё ближе, двигаясь ему навстречу. И только стучащая в ушах кровь чуть заглушала зловещий шорох. Каждый раз, когда Артём замирал на месте, останавливался в темноте и его преследователь – в том, что это не эхо, он теперь уже был совершенно уверен.

Так продолжалось, пока шаги не зазвучали на расстоянии вытянутой руки. И тогда Артём, крича и размахивая вслепую кулаками, бросился вперёд, туда, где оно должно было находиться по его расчётам.

Ладони со свистом рассекли пустоту, и никто не пытался спрятаться от его ударов. Он тщетно рубил воздух, кричал, отпрыгивал, расставлял руки в стороны, пытаясь схватить невидимого в темноте противника. Пустота. Там никого не было. Но только он отдышался и сделал ещё один шаг к Полису, как тяжёлый шаркающий звук раздася уже прямо перед ним. Ещё взмах рукой – и снова ничего. Артём почувствовал, что сходит с ума. До боли выкатив глаза, он пытался увидеть хоть-что нибудь, уши старались уловить близкое дыхание другого существа. Но там просто никого не было.

Простояв неподвижно несколько долгих секунд, Артём подумал, что, как бы не объяснялось это странное явление, опасности оно для него не представляет. Наверное, акустика. Приду домой, спрошу у отчима, сказал себе он, и когда он занёс уже ногу, чтобы сделать ещё шаг к своей цели, прямо в ухо ему кто-то шепнул негромко:

«Жди. Тебе туда сейчас нельзя»

«Кто это? Кто здесь?» - тяжело дыша, скороговоркой бросил Артём. Но никто ему не отвечал. Вокруг него опять была густая пустота. Тогда он, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, заспешил в сторону Боровицкой. Призрачные стопы его преследователя с той же скоростью зашуршали в обратном направлении, постепенно стихая вдали, пока не канули в тишину насовсем. И только тогда Артём остановился. Он не знал, и не мог знать, что это было, он никогда не слышал ни о чём подобном ни от кого из своих друзей, и отчим не рассказывал ему о таком вечерами у костра. Но кто бы не шепнул ему в ухо приказание остановиться и подождать, теперь, когда Артём больше не боялся его, когда у него было время осознать и поразмыслить над произошедшим, звучал гипнотически убедительно.

Следующие двадцать минут он провёл, сидя на рельсе, раскачиваясь, словно пьяный, из стороны в сторону, пытаясь побороть озноб, и вспоминая странный, не человеку принадлежавший голос, приказавший ему ждать. Дальше он двинулся только когда дрожь начала наконец проходить, а страшный шёпот в его голове – сливаться с тихим свистом поднявшегося туннельного сквозняка.

Всё оставшееся время он просто шагал вперёд, стараясь ни о чём не думать, спотыкаясь иногда о лежащие на полу кабели, но это было самым страшным, что с ним случилось. Времени прошло, как ему показалось, немного, хотя он и не мог бы сказать, сколько, потому что в темноте минуты слиплись, когда он увидел в конце туннеля свет. Боровицкая.

Полис.

И тут же со станции послышался грубый окрик, грянули выстрелы, и Артём, отпрянув назад, спрятался в углублении в стене. Издалека неслись протяжные стоны раненых, брань, потом ещё раз, усиленный туннелем, громыхнула автоматная очередь. Жди...

Из своего укрытия Артём отважился показаться только через четверть часа после того, как со станции больше не доносилось ни звука. Подняв вверх руки, он медленно пошёл на свет.

Это действительно был вход на платформу. Дозоров на Боровицкой не выставляли, видимо, надеясь на неприкосновенность Полиса. За пять метров до того места, где обрывались круглые своды туннеля, стояли цементные блоки пропускного пункта и лежало в луже крови распростёртое тело. Когда Артём показался в поле зрения одетых в зелёную форму и фуражки пограничников, ему приказали подойти ближе и встать лицом к стене. Посмотрев на труп на земле, он немедленно повиновался.

Быстрый обыск, вопрос про паспорт, заломленные за спину руки, и, наконец, станция. Свет. Тот самый. Они говорили правду, они все говорили правду, и легенды не лгали. Свет был таким ярким, что Артёму пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Но он доставал его зрачки и сквозь веки, резал до боли, и только когда пограничники закрыли его глаза повязкой, глаза перестало саднить. Возвращение к той жизни, которой жили предыдущие поколения людей, оказалось болезненней, чем Артём мог себе представить.

Тряпку с глаз сняли только в караулке, похожей на все другие крошечной служебной комнате, облицованной растрескавшимся кафелем. Здесь было темно, только на крашенном охрой деревянном столе мерцала в алюминиевой миске свеча. Собирая жидкий воск пальцем и наблюдая, как он остывает, начальник караула, грузный и небритый мужчина в зелёной военной рубашке с закатанными рукавами и галстуке на резинке, долго критически рассматривал Артёма, прежде чем спросить:

- Откуда пожаловали? Где паспорт? Что с глазом?

Артём решил, что изворачиваться смысла не имеет, и рассказал честно, что паспорт остался у фашистов, и глаз тоже чуть было не остался там же. Начальник это воспринял неожиданно благосклонно.

- Знаем, как же. Вот, противоположный туннель выходит аккурат на Чеховскую. У нас там целая крепость выстроена. Пока не воюем, но добрые люди советуют держать ухо востро. Как говорится, si vic pacem, para bellum, - подмигнул он Артёму.

Последней фразы Артём не понял, но предпочёл не переспрашивать. Его внимание привлекла татурировка на сгибе локтя начальника караула – изуродованная радиацией птица с двумя головами, распахнутыми крыльями и крючковатыми клювами. Она что-то ему смутно напомнила, но что, понять он не мог. А потом, когда тот обернулся к одному из солдат вполоборота, Артём увидел, что точно такой же знак, но в миниатюре, был вытатуирован на его левом виске.

- И с чем вы к нам? – продолжал начальник.

- Я ищу одного человека... Его зовут Мельник. Прозвище, наверное. У меня к нему важное сообщение.

Выражение лица у того мгновенно переменилось. Лениво-добродушная улыбка сползла с губ, и глаза удивлённо блеснули в свете свечи.

- Можете передать мне.

Артём замотал головой, и, извиняясь, принялся объяснять, что никак нельзя, что секретность, вы понимаете, поручение было – сторого-настрого никому не говорить, кроме самого этого Мельника.

Начальник изучающе осмотрел его ещё раз, сделал знак одному из солдат, и тот подал ему чёрный пластмассовый телефонный аппарат, аккуратно отмотав прорезиненный телефонный шнур на нужную длину. Покрутив пальцем диск, он сказал в трубку:

- Застава Бор-Юг. Ивашов. Полковника Мельникова.

Пока он дожидался ответа, Артём успел отметить, что татуировка с птицей была и на висках у обоих солдат, находившихся в комнате.

- Как представить? – осведомился начальник караула у Артёма, прижав щекой буркнувшую телефонную трубку к плечу.

- Скажите, от Хантера. Срочное сообщение.

Тот кивнул, и перекинувшись ещё парой фраз с собеседником на другом конце провода, отсоединился.

- Быть на Арбатской у начальника станции завтра в девять. Пока – свободен, - и махнув рукой тут же отступившему от дверного проёма солдату, добавил, - вот, подожи-ка... Ты у нас, кажется, почётный гость и в первый раз... Держи, но с возвратом! – и он протянул Артёму тёмные очки в облезлой металлической оправе.

Только завтра? Артёма захлестнуло жгучее разочарование и обида. Ради этого он шёл сюда, рискуя своей и чужими жизнями? Ради этого спешил, заставлял себя через боль переставлять ноги, даже когда сил в них уже совсем не оставалось? И разве не срочное это было дело – сообщить обо всём, что знал этому чёртову Мельнику, который не может найти для него свободной минуты?

Или Артём просто опоздал, и тому уже было всё известно? А может, он уже знал нечто, о чём сам Артём ещё и не догадывался? Может, он опоздал настолько, что вся его миссия потеряла смысл...

- Только завтра? – не выдержал он.

- Полковник сегодня на задании, вернётся ранним утром, - пояснил Ивашов. – Иди-иди, заодно передохнёшь, - и он выпроводил Артёма из караулки.

Успокоившись, но всё же затаив свою обиду, Артём нацепил очки на переносицу и подумал, что они ему очень кстати – заодно и синяка под глазом видно не будет. Стёкла в них были царапаные и к тому же чуть искажали, но когда он, поблагодарив караульных, вышел на платформу, то понял, что без них ему было бы не обойтись. Свет от ртутных ламп был слишком ярок для него, да, впрочем, не он один не мог здесь открыть глаза – на станции многие прятали их за тёмными очками. Наверное, тоже нездешние, подумал он.

Видеть полностью освещённую станцию метро ему было странно. Здесь совсем не было теней. И на ВДНХ, и на всех других станциях и полустанках, где ему до сих пор пришлось побывать, источников света было немного, и они не могли вытянуть из мрака всё видимое пространство, поэтому лишь выхватывали его куски, и всегда оставались части, куда не проникал ни один луч. Теней у каждого было несколько, одна – от свечи – блёклая и чахлая, другая – багровая – от аварийной лампы, третья – чёрная и резко очерченная – от электрического фонарика. Они мешались, наплывали друг на друга, на чужие тени, пластались по полу иногда на несколько метров, пугали, обманывали, заставляли догадываться и додумывать. А в Полисе беспощадное сияние ламп дневного света испепелило все тени до одной.

Артём замер, восхищённо рассматривая Боровицкую. Она оставалась в поразительно хорошем состоянии. На мраморных стенах и белёном потолке не было и следа копоти, станция была убрана, а над потемневшим от времени бронзовым панно в конце платформы трудилась женщина в синей спецовке, усердно отскабливая барельеф губкой с чистящим раствором.

Жилые помещения здесь были устроены в арках. Только по две были оставлены с каждой стороны для прохода к путям, остальные, заложенные кирпичом с обеих сторон, превратились в настоящие апартаменты. В каждой был сделан дверной проём, и в некоторых даже стояли настоящие деревянные двери, и застеклённое окно. Из одного из них доносилась музыка. Перед несколькими лежали коврики, чтобы входящие могли вытереть ноги. Такое Артём видел впервые. От этих жилищ веяло таким уютом, таким спокойствием, что у него защемило сердце – перед глазами вдруг промелькнула какая-то картина из детства. Но самым удивительным было то, что вдоль обеих стен по всей станции была выстроена цепь из книжных стеллажей. Они занимали пространство между «квартирами», и от этого вся станция обретала какой-то чудесный, нездешний вид, напоминая Артёму описания библиотек в средневековых университетах, о которых он читал в книжке писателя Борхеса.

У дальнего края зала начинались эскалаторы - там находится переход на станцию Арбатская. Гермоворота оставались открытыми, но у перехода располагался небольшой блок-пост. Впрочем, всех желающих охрана беспрепятственно пропускала в обоих направлениях, даже не проверяя документов.

Зато настоящий военный лагерь находился у противоположного конца платформы – рядом с бронзовым барельефом. Там размещались несколько зелёных военных палаток с нарисованными на них знаками вроде того, что был вытатуирован на висках у пограничников – двухглавая птица. Там же стояла тележка с укреплённым на ней неизвестным оружием, которое выдавал только длинный ствол с раструбом на конце, чуть показывающийся из-под чехла. Рядом несли дежурство двое солдат в тёмно-зелёной форме, шлемах и бронежилетах. Лагерь окружал лестницу перехода, поднимавшуюся над путями. Светящиеся указатели поясняли, что там находится «Выход в город», и Артёму стали понятны принятые меры предосторожности. Вторая лестница, ведущая туда же, была и вовсе замурована стеной из огромных цементных блоков.

Посреди станции располагались крепкие деревянные столы со стульями, за которыми, оживлённо беседуя, сидели люди в долгополых серых халатах из плотной ткани.

Подойдя к ним поближе, Артём с удивлением обнаружил, что на висках у тех тоже были татуировки – но не птица, а раскрытая книга на фоне нескольких вертикальных чёрточек, напоминавших колоннаду. Перехватив пристальный Артёмов взгляд, один из сидевших за столом приветливо улыбнулся и спросил его:

- Приезжий? Впервые у нас?

От слова «приезжий» Артёма передёрнуло, но справившись с собой, он кивнул. Заговоривший с ним был ненамного его старше, и когда он встал, чтобы пожать Артёму руку, выпростав свою узкую ладонь из широкого рукава халата, оказалось, что и роста они приблизительно одинакового. Только сложен был тот более хрупко.

Звали его нового знакомого Данилой. Про себя он рассказывать не спешил, и было видно, что с Артёмом он решил заговорить, потому что любопытно было, что происходит за пределами Полиса, какие новости на Кольце, что слышно о фашистах и о красных...

Через полчаса они уже сидели дома у худого Данилы в одной из ютящихся между арками «квартир» и пили горячий чай, наверняка привезённый сюда окольными путями с ВДНХ. Из мебели в комнате был заваленный книгами стол, высокие, до потолка железные полки, тоже заставленные доверху толстыми томами, и кровать. С потолка свисала на проводе несильная, ватт на сорок, электрическая лампочка, освещавшая искусно сделаный рисунок огромного древнего храма, в котором Артём не сразу признал Библиотеку, стоявшую на поверхности над Полисом.

После того, как вопросы у хозяина закончились, пришёл черед Артёма.

- А почему у вас тут у половины людей татуировки на голове? – поинтересовался он.

- Ты что, про касты ничего не знаешь? – удивился Данила. – И про Совет Полиса тоже ничего не слышал?

Артём внезапно вспомнил, что кто-то (да нет же, как он мог забыть, это был тот старик, Михаил Порфирьевич, убитый фашистами) говорил ему, что в Полисе власть делят военные и библиотекари, потому что наверху раньше стояли здания Библиотеки и какой-то организации, связанной с обороной.

- Слышал! – кивнул он. – Военные и библиотекари. Ты, значит, библиотекарь?

Данила глянул на него испуганно, побледнел и закашлялся. Потом, когда его кашель, наконец, успокоился, он тихо сказал:

- Какой ещё библиотекарь? Ты библиотекаря хоть живого видел? И не советую! Библиотекари сверху сидят... Видел, какие тут у нас укрепления установлены? Ты эти вещи не путай никогда. Я не библиотекарь, а хранитель. Ещё браминами нас называют.

- Что за название такое странное? – поднял брови Артём.

- Понимаешь, у нас тут вроде кастовой системы. Как в древней Индии. Каста... Ну это как класс... Тебе красные не объясняли? Не важно. Каста жрецов, хранителей знаний – тех, кто собирает книги и работает с ними, - объяснял он, а Артём не переставал удивляться тому, что тот так старательно избегает слова «библиотекарь». - И каста воинов, которые занимаются защитой, обороной. На Индию очень похоже, там ещё была каста торговцев и каста слуг. У нас это всё тоже есть. Ну, мы между собой и называем это по-индийски. Жрецы – брамины, воины – кшатрии, купцы – вайшьи, слуги – шудры, - продолжал он. – Членом касты становишься раз и на всю жизнь. Есть особые обряды посвящения, особенно в кшатрии и брамины. В Индии это семейное было, родовое, а у нас сам выбираешь, когда тебе восемнадцать исполняется. Здесь, на Боровицкой, больше браминов, почти все. Школа наша тут, библиотеки, кельи. На Библиотеке – там особый режим, из-за транзита Красной Линии, охранять приходится, а до войны больше наших было. Теперь на Александровский Сад переместились. А на Арбатской – почти одни кшатрии, из-за Генштаба.

Услышав ещё одно шипящее древнеиндийское слово, Артём тяжело вздохнул. Вряд ли ему удастся запомнить все эти мудрёные названия с одного раза. Данила, однако, не обратил на это внимания, и продолжал рассказывать:

- В Совет, понятное дело, входят только две касты – наша и кшатрий. Мы их вообще-то просто вояками зовём, – утешительно подмигнул он Артёму.

- А почему они себе птиц этих двухголовых татуируют? – вспомнил свой вопрос Артём. – У вас по крайней мере книги - с книгами всё ясно. Но птицы?

- Тотем у них такой, - пожал плечами брамин Данила. – Это, раньше, по-моему, был дух-покровитель войск радиационной защиты. Орёл, кажется. Они ведь во что-то своё, странное верят. У нас, вообще говоря, между кастами особенно хороших отношений нет. Раньше даже враждовали.

Через штору стало видно, как на станции ослабили освещение. Наступала здешняя ночь. Артём засобирался:

- А у вас здесь гостиницы есть, чтобы переночевать? А то у меня завтра в девять на Арбатской встреча, а остаться негде.

- Хочешь – ночуй у меня, - пожал плечами Данила. – Я на пол лягу, мне не привыкать. Я как раз ужин готовить собирался. Оставайся, расскажешь, чего ещё видел по дороге. А то я, знаешь, отсюда и не выбираюсь совсем. Завет хранителей не разрешает дальше одной станции уходить.

Подумав, Артём кивнул. В комнате было уютно и тепло, да и хозяин её Артёму понравился с самого начала. Что-то у них было общее. Через пятнадцать минут он уже чистил грибы, пока Данила нарезал ломтиками свинину.

- А ты Библиотеку видел хоть раз сам? – спросил Артём с набитым ртом через час, когда они ели уже тушёную свинину с грибами из алюминиевых солдатских мисок.

- Ты про Великую Библиотеку? – строго уточнил тот.

- Про ту, которая сверху... Она ведь всё ещё там? – указал вилкой в потолок Артём.

- В Великую Библиотеку поднимаются только наши старейшины. И сталкеры, которые работают на браминов, - ответил Данила.

- Это ведь они книги сверху приносят? Из Библиотеки? Из Великой Библиотеки, я имею в виду, - поспешно поправился Артём, видя, что его хозяин опять нахмурился.

- Они, но по поручению старейшин касты. Нам самим это не под силу, поэтому приходится использовать наёмников, - нехотя объяснил брамин. – По Завету, это мы должны были бы делать – хранить знания и передавать их ищущим. Но чтобы передавать эти знания, их сначала надо добывать. А кто туда из наших посмеет сунется? – со вздохом поднял он глаза наверх.

- Из-за радиации? – понимающе покивал Артём.

- Из-за неё тоже. Но главное – из-за библиотекарей, - приглушённым голосом ответил Данила.

- Но это разве не вы – библиотекари? Ну, или потомки библиотекарей? Мне так рассказывали, - ещё раз попытался понять его Артём.

- Знаешь что, давай об этом за столом не будем, - попросил его тот, - и вообще, пусть тебе кто-нибудь другой расскажет. Я не люблю об этом разговаривать.

Данила начал убирать со стола, а потом, на секунду задумавшись, отодвинул часть книг с полки в сторону, и между томами, стоявшими в заднем ряду, обнаружилась брешь, в которой поблескивала пузатая бутылка с самогоном. Среди посуды обнаружились и гранёные стаканы.

Через некоторое время Артём, восхищённо оглядывавший полки, решил нарушить молчание.

- Надо же, как их у тебя много, - сказал он про книги. – У нас на ВДНХ, наверное, во всей библиотеке столько не наберётся. Я там уже всё перечитал давно. К нам ведь редко когда хорошие приходят, разве что отчим принесёт что-нибудь стоящее, а челноки всё время дрянь разную тащат, детективы всякие, да там к тому же половину не понять. Я ведь ещё и поэтому мечтал в Полис попасть, из-за Великой Библиотеки. Просто не могу себе представить, сколько их там наверху должно быть, если там ради них даже такую громадину построили, - и он кивнул на рисунок над столом.

Глаза у обоих уже заблестели. Данила, польщённый словами Артёма, наклонился над столом, и веско проговорил:

- Да ведь это никакого значения не имеет, все эти книги. И Великую Библиотеку не для них строили. И не их там хранят.

Артём удивлённо посмотрел на него. Брамин открыл было рот, чтобы продолжить, но вдруг встал со стула, подошёл к двери, приоткрыл её и прислушался. Потом тихонько притворил её обратно, сел на место и шёпотом досказал:

- Всю Великую Библиотеку строили для одной-единственной Книги. И лишь одна она там и спрятана. Остальные нужны только чтобы её скрыть. Её-то на самом деле и ищут. Её и стерегут, - прибавил он, и его передёрнуло.

- И что это за книга? – тоже понизив голос, спросил Артём.

- Древний фолиант. На антрацитно-чёрных страницах золотыми буквами там вся История записана. До конца.

- И зачем же её ищут? – шепнул Артём.

- Неужели не понимаешь? – покачал головой брамин. – До конца, до самого конца. А ведь до него ещё не близко... И у кого есть это знание...

За занавеской мелькнула вдруг полупрозрачная тень, и Артём, хотя и смотрел в глаза Даниле, успел её заметить, и дал ему знак. Оборвав рассказ на полуслове, тот вскочил с места и кинулся к двери. Артём бросился за ним.

На платформе никого не было, и только из перехода доносились лёгкие удаляющиеся шаги. Охрана мирно спала на стульях по обе стороны от эскалатора.

Когда они вернулись в комнату, Артём ждал, что брамин продолжит рассказ, но тот уже протрезвел и только хмуро мотал головой.

- Нельзя нам это рассказывать, - отрезал он. – Это та часть Завета, что для посвящённых. Спьяну проболтался, - он досадливо поморщился. – И не вздумай рассказывать кому-нибудь, что слышал это. Если кто услышит, что ты о Книге знаешь, не оберёшься потом хлопот. И я с тобой заодно.

И тут Артём вдруг понял, отчего вспотели у него ладони в тот момент, когда брамин сказал ему про Книгу. Он вспомнил.

- Их ведь несколько, этих книг? – замирая сердцем, спросил он.

Данила настороженно заглянул ему в глаза.

- Что ты имеешь в виду?

- Бойся истин, сокрытых в древних фолиантах... где слова тиснёны золотом, и бумага аспидно-чёрная не тлеет, - повторил он слово в слово, а перед глазами у него маячило в мутном мареве пустое, ничего не выражающее лицо Бурбона, который механически выговаривал чужие и непонятные слова.

Брамин поражённо уставился на него.

- Откуда ты знаешь?

- Откровение было. Там ведь не одна Книга... Что в других? – зачарованно глядя на рисунок Библиотеки, переспросил Артём.

- Осталась только одна. Было три фолианта, - сдался наконец тот, - Прошлое, Настоящее и Будущее. Прошлое и Настоящее сгинули безвозвратно ещё века назад. Остаётся последний, самый главный.

- И где же он?

- Затерян в Главном Книгохранилище. Там – больше сорока миллионов томов. Один из них – с виду совершенно обычная книга, в стандартном переплёте – и есть он. Чтобы узнать его, надо раскрыть и перелистать – по преданию, страницы у фолианта действительно чёрные. Но чтобы раскрыть и перелистать все книги в Большом Книгохранилище, придётся потратить 70 лет жизни, без сна и отдыха. А люди там больше дня оставаться не могут, и потом, никто тебе не даст спокойно стоять и рассматривать все тома, которые там хранятся. И хватит об этом.

Он постелил себе на полу, зажёг на столе свечу и выключил свет. Артём нехотя улёгся. Отчего-то спать ему совсем не хотелось, хотя он и не мог вспомнить, когда ему удалось отдохнуть в последний раз.

- Интересно, а Кремль видно, когда к Библиотеке поднимаешься? – сказал он в пустоту, потому что Данила уже начинал посапывать.

- Конечно видно. Только на него смотреть нельзя. Затягивает, - пробормотал тот.

- То есть как - затягивает?

Данила приподнялся на локте, и его недовольно наморщенное лицо попало в жёлтое пятно света.

- Сталкеры говорят, что никогда нельзя на Кремль смотреть, когда выходишь. Особенно на звёзды на башнях. Как глянешь – так глаз уже не оторвать. А если подольше посмотришь – туда затягивать начинает, даром что все ворота открытые стоят. Поэтому в Великую Библиотеку сталкеры поодиночке никогда не поднимаются. Если один случайно заглядится на Кремль – его другой сразу в чувство приведёт.

- А внутри Кремля что? – сглотнув, прошептал Артём.

- Никто не знает, потому что туда только входят, а обратно никто ещё не возвращался. Там на полке, если хочешь, книжка стоит, в ней есть интересная история про звёзды и свастики, в том числе и про те, на кремлёвских башнях, - он встал, нашарил на полке нужный том, открыл на нужной странице и залез обратно под одеяло.

Через пару минут Данила уже спал,а Артём, пододвинув свечу поближе, начал читать.

^PLAY «...будучи самой малочисленной и невлиятельной из политических групп, боровшихся за влияние и власть в России после первой революции, большевики не рассматривались как серьёзные соперники никем из противоборствующих сторон. Они не пользовались поддержкой крестьянства, и опирались лишь на немногочисленных сторонников в рядах рабочего класса и на флоте. Главных же союзников В.И.Ленину, который обучался алхимии и заклинаниям духов в закрытых швейцарских школах, удалось найти по другую сторону барьера между мирами. Именно в этот период всплывает впервые пентаграмма как символ коммунистического движения и Красной Армии.

Пентаграмма, как известно – это наиболее распространённый и доступный к созданию начинающими тип портала между мирами, допускающим в нашу реальность демонов. При этом создатель пентаграммы при умелом использовании её устанавливает контроль над вызванным в наш мир демоном, который обязан служить ему. Обычно, чтобы лучше контролировать призванное существо, вокруг пентаграммы чертится защитная окружность, и демон не способен покинуть её периметр.

Неизвестно, как именно удалось предводителям коммунистического движения добиться того, к чему стремились самые могущественные чернокнижники всех времён – к установлению связи с демонами-повелителями, которым подчинялись орды их более мелких собратьев. Специалисты убеждены, что сами повелители, почувствовав грядущие войны и самые страшные за всю историю человечества кровопролития, подошли ближе к грани между мирами и позвали тех, кто мог им позволить собрать жатву человеческих жизней. Взамен они обещали им поддержку и защиту.

История с финансированием большевистского руководства германской разведкой, разумеется, правдива, но было бы глупо и поверхностно считать, что именно благодаря зарубежным партнёрам В.И.Ленину и его соратникам удалось склонить чашу весов в свою сторону. У будущего коммунистического вождя уже тогда были покровители неизмеримо более сильные и мудрые, чем чины из военной разведки кайзеровской Германии.

Детали его тайного соглашения с силами мрака, разумеется, недоступны современным исследователям. Однако результат их был налицо – уже через короткое время пентаграммы располагаются на знамёнах, головных уборах солдат Красной Армии и на броне её немногочисленной пока военной техники. Каждая из них открывала врата в наш мир демону-защитнику, который оберегал носителя пентаграммы от посягательств. Плату демоны получали, как водится, кровью. Только за XX век, по самым скромным подсчётам, в жертву были принесены около 30 миллионов жителей страны.

Договор с повелителями призванных сил очень скоро оправдывает себя, большевики захватывают и закрепляют власть, и хотя сам Ленин, выступавший первым связующим звеном между двумя мирами, не выдерживает и погибает всего 54 лет от роду, сожранный изнутри адским пламенем, последователи продолжают его дело без колебаний. Вскоре наступает демонизация всей страны: идущие в школу дети прикалывают на грудь первую пентаграмму (Мало кто знает, что изначально ритуал посвящения в октябрята предполагал прокалывание булавкой значка детской плоти, а вовсе не крепился на одежду. Таким образом демон октябрятской «звёздочки» отведывал крови своего будущего хозяина, раз и навсегда вступая с ним в сакральную связь). Взрослея и становясь пионером, ребёнок получал свою новую пентаграмму – на ней понимающим приоткрывалась часть сути Договора: тиснёный золотом портрет Вождя там был охвачен пламенем, в котором тот сгинул. Таким образом подрастающему поколению напоминалось о подвиге его самопожертвования. Затем был Комсомол, и наконец, избранным была открыта дорога в жреческую касту – Коммунистическую партию.

Мириады призванных духов обороняли всё и вся в Советском государстве: детей и взрослых, здания и технику, а сами демоны-повелители расположились в гигантских рубиновых пентаграммах на башнях кремля, добровольно согласившись на заточение во имя увеличения своего могущества. Именно отсюда расходились по всей бескрайней стране невидимые силовые линии, удерживающие её от хаоса и развала, и подчиняющие её жителей воле обитателей Кремля. В некотором смысле, весь Советский Союз превратился в одну гигантскую пентаграмму, защитной окружностью вокруг которой стала государственная граница »

Артём оторвался от страницы и огляделся вокруг. Свеча уже догорала и начинала коптить. Данила крепко спал, отвернувшись лицом к стене. Потянувшись, Артём вернулся к книге.

«Решающим испытанием для Советской власти стало столкновение с национал-социалистической Германией. Защищённые силами не менее древними и могущественными, чем Советский Союз, закованные в броню тевтонцы во второй раз за тысячелетие смогли пробиться в глубь нашей страны. На их знамёнах на этот раз был начертан повёрнутый вспять символ солнца, света и процветания. Танки со пентаграммами на башнях и до сих пор, пятьдесят лет спустя после Победы продолжают свой вечный бой с танками, сталь которых несёт на себе свастику – в музейных панорамах, на экранах телевизоров, на листиках в клеточку, вырванных из школьных тетрадей...»

^PLAY Свеча мигнула в последний раз и погасла. Пора было ложиться.

Если повернуться к памятнику спиной, в просвет между полуразрушенными домами было видно небольшой кусок высокой стены и силуэты остроконечных башен. Но поворачиваться и смотреть на них было нельзя, это Артёму ясно объяснили. Да и двери со ступенями без присмотра оставлять было тоже запрещено, потому что если что – необходимо срочно бить сигнал тревоги, а заглядишься – и всё, сам пропадёшь, и другие пострадают.

Поэтому Артём стоял на месте, хотя обернуться назад так и подмывало, и рассматривал пока монумент, основание которого заросло мхом. Это был сидевший в глубоком кресле мрачный старик, опёршийся на локоть. Из выщербленных бронзовых зрачков на грудь капало что-то медленное и густое, от чего казалось, что памятник плачет.

Долго смотреть на это было невыносимо. Поэтому он обошёл статую вокруг и внимательнее пригляделся к дверям. Всё было спокойно, стояла совершенная тишина, и только чуть подвывал ветер, гулявший между обглоданных остовов зданий. Отряд ушёл довольно давно, его с собой не взяли, приказали остаться и сторожить, а если что – спускаться на станцию и предупредить о случившемся.

Время шло медленно, он считал его шагами, который делал вокруг основания памятника – раз, два, три...

Это произошло, когда он дошёл до ровно пятисот – топот и рычание раздалось сзади, из-за спины, прямо оттуда, куда нельзя было взглянуть. Что-то находилось совсем рядом, оно могло броситься на него в любой момент. Артём замер, прислушиваясь, потом бросился на землю и прижался к постаменту, держа автомат наготове.

Теперь оно было совсем рядом – видимо, с другой стороны памятника, было слышно его хриплое животное дыхание, и оно двигалось, приближаясь к Артёму по периметру. Он попытался унять дрожь в руках и удерживать то место, откуда существо должно было появиться, под прицелом.

Но дыхание и звуки шагов неожиданно стали удаляться. А когда Артём выглянул из-за статуи, чтобы воспользоваться случаем и срезать неведомого противника очередью в спину, он тут же забыл и про него, и про всё остальное в своей жизни.

Звезда на кремлёвской башне была ясно видна даже отсюда. Сама башня оставалась лишь мутным силуэтом в неверном свете выглядывающей из-за облаков луны, но звезда выделялась на её фоне чётко, она приковывала к себе внимание всякого смотрящего на неё – по вполне понятной причине. Она сияла. Не веря своим глазам, он приник к полевому биноклю.

Сияла неистовым ярко-красным светом, освещая несколько метров пространства вокруг себя, и когда Артём присмотрелся получше, то заметил, что свечение было неровным – в гигантском рубине была словно заточена буря – и он озарялся сполохами, в нём что-то перетекало, бурлило, вспыхивало... Зрелище было потрясающей, невозможной для этого мира красоты, но с такого расстояния было видно слишком плохо. Надо было подойти поближе.

Закинув автомат за плечо, Артём бегом спустился по лестнице, проскочил растрескавшийся асфальт улицы, и остановился только на углу, откуда было видно уже всю кремлёвскую стену... и башни. На каждой из них лучилась красная звезда. Еле переведя дыхание, Артём снова приник к окулярам. Все они полыхали тем же бурлящим неровным светом, и на них хотелось смотреть вечно.

Сосредоточившись на ближайшей из них, Артём всё любовался её фантастическими переливами, пока ему вдруг не почудилось, что он различает какую-то форму очертания чего-то, что движется внутри, под поверхностью кристаллов.

Чтобы лучше разглядеть странные контуры, ему пришлось подойти чуть ближе. Забыв обо всех опасностях, он остановился посреди открытого пространства, и не отрывался уже от бинокля, стараясь понять, что же ему удалось увидеть.

Демоны-повелители, вспомнил он наконец. Маршалы армии бесов, призванных на защиту Советского государства. Страна, да и весь мир уже распались на куски, но пентаграммы на кремлёвских башнях оставались нетронутыми, и давно мертвы были правители, заключившие договор с демонами, и некому было вернуть им свободу. Некому? А как же он?

Надо найти ворота, подумал он. Надо найти вход...

- Вставай, тебе уже идти скоро! – растолкал его Данила.

Артём зевнул и протёр глаза. Ему только что снилось что-то невероятно интересное, но сон мгновенно улетучился, и вспомнить, что же он видел, не удавалось. Оставалось вставать. За окном уже было светло, и слышно было, как подметают станцию, весело переругиваясь, уборщицы.

Он нацепил тёмные очки и поплёлся умываться, перекинув через плечо не очень чистое вафельное полотенце, которое ему вручил его хозяин. Туалеты находились с той же стороны, что и бронзовое панно, и очередь к ним была немаленькая. Заняв место и всё ещё зевая, Артём пытался вернуть себе хоть часть образов, которые видел во сне.

^PLAY Очередь отчего-то перестала продвигаться вперёд, а люди, стоявшие в ней, громко зашептались. Силясь понять в чём дело, Артём оглянулся вокруг. Все глаза были устремлены на железную дверь на засове. Сейчас она была распахнута, а в проёме стоял высокий человек, увидев которого, он и сам позабыл, зачем здесь стоит.

Сталкер.

Именно так он себе их представлял - по рассказам отчима и байкам челноков. Испачканный и опалённый местами защитный костюм, длинный тяжёлый бронежилет, широченные плечи, на правом – небрежно закинутая громада ручного пулемёта, с левого наподобие портупеи спускается маслянисто поблёскивающая лента с патронами. Грубые шнурованые ботинки, заправленные в них штаны, за спиной – просторный брезентовый ранец.

Сталкер снял круглый спецназовский шлем, стянул резиновую маску противогаза, и, раскрасневшийся, мокрый, разговаривал о чём-то с командиром поста. Он был уже немолод, Артём видел седую щетину на его щеках и подбородке и серебристые нити в коротких чёрных волосах. Но от него веяло силой, уверенностью в себе, он был весь какой-то жёсткий, подобранный, словно даже здесь, на тихой и светлой станции, был готов в любой момент встретить опасность и не дать ей застать себя врасплох.

Теперь только один Артём всё ещё беспардонно разглядывал пришельца, а остальные люди, стоявшие в очереди, сначала понукали его, требуя продвигаться вперёд, а потом стали попросту обходить его.

- Артём! Ты чего там так долго? Смотри, опоздаешь! – подошёл Данила.

Услышав его имя, сталкер обернулся в сторону Артёма, внимательно оглядел его, и вдруг сделал широкий шаг к нему навстречу.

- Не с ВДНХ? – спросил он глубоким звучным голосом.

Артём молча кивнул, чувствуя, как у него затряслись поджилки.

- Не ты Мельника ищешь? – продолжил тот.

Артём кивнул ещё раз.

- Я Мельник. У тебя для меня что-нибудь есть? – сталкер посмотрел Артёму в глаза.

Артём поспешно нашарил на шее шнурок с гильзой, к которой уже начал относиться как к своему талисману, и с которой был даже уже как-то странно теперь расставаться, и протянул её сталкеру.

Тот стащил кожаные перчатки, открутил крышку и бережно вытряхнул что-то из капсулы на ладонь. Маленький клочок бумаги. Записка.

- Пойдём со мной. Извини, вчера не смог, позвонили, когда мы уже на подъём шли.

Наспех попрощавшись с Данилой и поблагодарив его, Артём поспешил за Мельником – по эскалаторам, ведущим в переход на Арбатскую.

- От Хантера никаких известий нет? – несмело спросил он, еле поспевая за широко шагавшим сталкером.

- Вообще ничего от него не слышно. Я боюсь, теперь про него надо у ваших чёрных спрашивать, - через плечо глянув на Артёма, ответил Мельник, - зато с ВДНХ новостей даже слишком много.

Артём почувствовал, как у него сильнее забилось сердце.

- Какие? – он постарался скрыть своё волнение.

- Хорошего мало, - сухо сказал сталкер, - чёрные опять в наступление пошли. Неделю назад был тяжёлый бой. Пятеро человек погибли. Их там, кажется, всё больше становится. Со станции вашей люди начинают бежать. Говорят, не могут ужаса выдержать. Так что прав был Хантер, когда говорил мне, что у вас там что-то жуткое кроется. Чувствовал он.

- А кто погиб, не знаете? – испуганно спросил Артём, перебирая в голове - кто должен был в этот день дежурить, неделю назад? Какой это был день? Женька? Андрей? Только не Женька...

- Откуда мне? Да там ведь мало того, что нежить эта лезет, так ещё и с туннелями вокруг Проспекта Мира какая-то чертовщина. Люди память теряют, несколько человек по пути умерли.

- И что же делать?

- Сегодня заседание Совета будет. Послушаем мнение старейшин браминов и генералов. Только вряд ли они чем-то смогут твоей станции помочь. Они сам Полис еле обороняют – да и то потому только, что на него никто не смеет покушаться всерьёз.

Они вышли на Арбатскую. Здесь тоже светили ртутные лампы, и, как и на Боровицкой, жилища были устроены в застроенных кирпичом арках. Возле некоторых из них стоял караул, и вообще, военных тут было необычно много. Крашенные белой краской стены были местами завешены почти нетронутыми временем парадными армейскими штандартами с вышитым золотом орлами. На станции царило оживление, расхаживали одетые в долгополые халаты брамины, мыли пол, окрикивая тех, кто ходил по мокрому, уборщицы, немало здесь было и народу с других станций – их можно было узнать по тёмным очкам или по сложенной козырьком ладони, которой они прикрывали сощуренные глаза. На платформе размещались только жилые и административные помещения, все торговые ряды и забегаловки были вынесены в переходы.

Мельник провёл Артёма с собой в конец платформы, где начинались служебные помещения, и, усадив на мраморную скамейку, обшитую отполированным тысячами пассажиров деревом, просил подождать его и ушёл.

Рассматривая затейливую лепнину под потолком, Артём думал, что Полис не обманул его ожиданий. Жизнь тут действительно была налажена совсем по-другому, и люди были не такие ожесточённые, озлобленные, забитые, как на других станциях. Знания, книги, культура, играли здесь, кажется, совершенно особенную роль. Одних только книжных развалов они миновали не меньше пяти, пока шли по переходу от Боровицкой к Арбатской, и висели даже афиши, анонсировавшие на завтрашний вечер спектакль по Шекспиру, и, как и на Боровицкой, где-то играла музыка.

И переход, и обе виденные им станции поддерживались в отличном состоянии, и хотя были видны на стенах разводы и подтёки, все бреши немедленно заделывали сновавшие повсюду ремонтные бригады. Из любопытства Артём выглянул в туннель – полный порядок был и там: сухо, чисто, и через каждые сто метров светила электрическая лампочка – и так сколько хватало глаз. Время от времени мимо проезжали гружённые ящиками дрезины, останавливаясь, чтобы высадить случайного пассажира или погрузить коробку с книгами, которые Полис рассылал по всему метро.

Скоро всему этому может прийти конец, неожиданно подумал Артём. ВДНХ уже не выдерживает напора этих чудовищ... Неудивительно, сказал он себе, вспоминая одну из ночей в дозоре, когда ему пришлось отбивать атаку чёрных, и все те кошмары, что ещё долго мучили его после боя.

Неужели ВДНХ падёт? Это значит, что у него не будет больше дома, и счастье, если его друзья и отчим успеют бежать, и тогда у него останется надежда встретить их однажды в метро. А если Мельник скажет ему сегодня, что он выполнил своё задание и больше ничего не может сделать, тогда он тотчас же пустится в обратный путь, пообещал он себе. Если его станции суждено стать единственным заслоном на пути чёрных, а его друзьям и близким – погибнуть, обороняя её, то он скорее предпочтёт быть вместе с ними, чем укрываться в этом раю. Ему вдруг захотелось вернуться домой, взглянуть на ряд армейских палаток, чайную фабрику... Поболтать с Женькой, рассказать ему о своих приключениях. Наверняка тот не поверит и в половину... Если он ещё жив.

- Пойдём, Артём. Нас зовут. С тобой хотят поговорить, - позвал его Мельник.

Он уже успел избавиться от своего защитного костюма и был теперь одет в водолазку, чёрную военную пилотку без кокарды и штаны с карманами – такие же, как у Хантера. Сталкер чем-то и напоминал Охотника, не внешне, конечно, а поведением. Был он такой же собранный, напружиненный, и говорил похоже – короткими рублеными фразами.

Стены в помещении были обшиты морёным дубом, а на них друг напротив друга висели две большие картины маслом – на одной Артём без труда узнал Библиотеку, на другой было изображено высокое облицованное белым камнем здание, подпись под которым гласила «Генштаб Минобороны РФ».

Посреди просторной комнаты стоял большой деревянный стол, а на стульях вокруг него сидели, изучающе разглядывая Артёма, с десяток людей – половина в серых браминских халатах, другая – в летней офицерской военной форме. Получалось так, что военные сидели под картиной с Генштабом, а брамины – под Библиотекой.

Во главе стола важно восседал невысокого роста, но весьма начальственного вида человек в строгих очках и с большой залысиной. Он был одет в костюм с галстуком, и татуировки, обозначающей принадлежность к касте, у него не было.

- К делу, - не представляясь, начал он. – Расскажите нам всё, что вам известно, включая ситуацию с туннелями от вашей станции до Проспекта Мира.

Артём принялся подробно описывать историю борьбы ВДНХ с чёрными, потом задание Хантера, и, наконец, поход к Полису. Когда он говорил о случившемся в туннелях между Алексеевской, Рижской и Проспектом Мира, военные и брамины зашептались между собой, одни – недоверчиво, другие – оживлённо, а сидевший в углу офицер протоколировал весь его рассказ.

Его попросили продолжить, и он в который раз уже начал пересказывать историю своего путешествия. Его повествование вызывало у слушателей мало интереса, пока он не дошёл до Полянки и её жителей.

- Позвольте, - возмущённо прервал его один из военных, плотный мужчина лет пятидесяти, с зализанными назад волосами и очками в стальной оправе, врезавшейся в мясистую переносицу. – Совершенно точно известно, что Полянка необитаема. Станция давным-давно заброшена. Через неё ежедневно проходят десятки людей, это правда, но жить там никто не может. Там периодически происходят выбросы газа, и повсюду развешены знаки, предупреждающие об опасности. И уж, конечно, никаких кошек и макулатуры там нет и подавно. Совершенно пустой перрон. Совершенно. Прекратите ваши инсинуации.

Остальные военные согласно закивали, и Артём озадаченно замолчал. Когда он останавливался на Полянке, ему в голову пришла на мгновение мысль, что умиротворённая обстановка, царившая на станции, невероятна для метро. Но от этих размышлений его тут же отвлекли обитатели Полянки, которые были решительно настоящими.

Брамины, однако, эту гневную тираду не поддержали. Старший из них, лысый старик с длинной седой бородой, с интересом посмотрел на Артёма, и перекинулся несколькими фразами на непонятном языке с сидевшими рядом.

- Этот газ, как вы знаете, обладает галлюциногенными свойствами, в определённых пропорциях смешиваясь с воздухом, - примирительно сказал брамин, сидящий по правую руку от старейшины.

- Вопрос в том, можно ли теперь верить ему в остальном, - глядя на Артёма исподлобья, возразил военный.

- Спасибо за ваш доклад, - оборвал дискуссию человек в костюме. – Совет обсудит его, и вам сообщат о результатах. Вы можете идти.

Артём стал пробираться к выходу. Неужели весь его разговор с двумя курившими кальян жителями Полянки оказался галлюцинацией? Но ведь это значило бы тогда, что и идея о его избранности, о том, что он может изгибать реальность, пока воплощает сюжет предначертанного – это просто плод его воображения, попытка утешить себя… Теперь и загадочная встреча в туннеле между Боровицкой и Полянкой больше не казалась ему чудом. Газ? Газ.

Он сидел на скамейке у дверей и даже не вслушивался в отдалённые голоса споривших членов Совета. Мимо ходили люди, проезжали дрезины и мотовозы, минута за минутой шло время, а он сидел и думал. Существовала ли его миссия на самом деле, или он сам выдумал её? Что ему делать теперь? Куда ему теперь идти?

Его кто-то тронул за плечо. Это был офицер, который вёл записи во время его рассказа.

- Члены Совета сообщают вам, что Полис не в состоянии ничем помочь вашей станции. Они благодарят вас за подробный отчёт о ситуации в метрополитене. Вы свободны.

Вот и всё. Полис не может ничем помочь. Всё зря. Он сделал всё, что смог, но это ничего не изменило. Ему оставалось только вернуться на ВДНХ и встать плечом к плечу с теми, кто ещё держал там оборону. Артём тяжело поднялся со скамьи и побрёл сам не зная куда.

Когда он почти дошёл уже до перехода на Боровицкую, сзади послышался негромкий кашель. Артём обернулся и увидел брамина, присутствовавшего на Совете – того самого, что сидел по правую руку от старешины.

- Постойте, молодой человек... Мне кажется, нам с вами нужно обсудить кое-что... В приватном порядке, - вежливо улыбаясь, обратился он к нему. – Если Совет не в состоянии ничего для вас сделать, то, может, ваш покорный слуга окажется полезнее.

Он ухватил Артёма под локоть и увлёк его за собой в одно из кирпичных жилищ в арках. Окна здесь не было, электрическая лампочка не горела, и только тлела на столе свеча, бросая отсветы на лица нескольких сидевших за столом людей. Рассмотреть их как следует Артём не успел, потому что приведший его брамин поспешно задул свечу, и комната погрузилась в темноту.

- Правда ли то, что ты рассказывал о Полянке на заседании Совета? – раздался сиплый голос.

- Да, - твёрдо ответил Артём.

- Знаешь ли ты, как зовётся Полянка среди нас, браминов? Станция судьбы. Пусть кшатрии считают, что это газ наводит морок, мы не против. Мы не станем излечивать от слепоты недавнего врага. Мы верим, что на этой станции люди встречаются с посланниками Провидения. Большинству из них Провидению сказать нечего, и они просто проходят через пустую заброшенную станцию. Но те, кто кого-то встретил на Полянке, должны отнестись к этой встрече со всем вниманием, и на всю жизнь запомнить то, что ему там было сказано. Ты помнишь это?

- Забыл, - соврал Артём, не доверяя особенно этим людям, напоминавшим ему членов какой-то секты.

- Наши старейшины убеждены, что ты не случайно пришёл к нам. Ты не обычный человек, и твои особые способности, которые уже не раз спасали тебя в пути, могут помочь и нам. А мы за это протянем руку помощи тебе и твоей станции. Мы – хранители знаний, и среди этих знаний есть и такие, что способны спасти ВДНХ.

- При чём здесь ВДНХ? – взорвался Артём. – Вы все говорите только о ВДНХ! Вы как будто не понимаете, что я пришёл сюда не ради своей станции, не ради своей шкуры! Вам всем, всем угрожает опасность! Сначала падёт ВДНХ, за ним вся линия, а потом придёт конец всему метро....

Ему никто не отвечал. Тишина сгустилась, было только слышно мерное дыхание присутствующих. Артём подождал ещё немного и спросил, не выдержав молчания:

- Что я должен сделать?

- Подняться наверх, в большое книгохранилище. Найти там нечто, что принадлежит нам по праву, и вернуть это сюда. Если ты сможешь обнаружить то, что мы ищем, мы укажем тебе на знания, которые помогут тебе уничтожить угрозу. И пусть сгорит Великая Библиотека, если я лгу.

ДАЛЬШЕ